Читать книгу "Громовержец. Битва Титанов - Юрий Петухов"

В легких златых парадных бронях стоял Крон, в алом шелковом плаще. Изможденный, истовый, с праведным взглядом ясных и выцветших до цвета нависающего над ним серого неба глаз. Бледный, будто поднялся с одра смертного. Но несгибаемый. Царственный. Лишь вились по ветру его длинные седые волосы, и не было в них ни единой рыжинки огненной.

Дружины шли, гремя бронями, яря себя кличами, взбрасывая вверх разом сотни и тысячи рук с мечами, палицами, копьями. И шел впереди каждой сотни боевой сторукий, лучший воин из лучших, сотник. А пред тьмою — тысячник-тысячерукий, воевода, доказавший свое умение вести воев в десятках сражений. Шли полки свои, срединные, с великокняжескими соколами и рысями на стягах, в богатых одеяниях и дорогих латах. Шли полки окраинные, со своими знаменами, в непривычных взгляду горицкому шеломах, украшенных то гребнями вздымающимися, то рогами витыми, то перьями птиц не ведомых в коренной Русии. Шли полки и дружины, присланные братьями с Иной реки и Крайней Земли, из-за Камня Угорского — шли поступью мягкой, тигриной, несли на плечах смертоносные палицы-вач-ры и на стягах их алел сам Индра-Единорог, былинный воин-бог древлерусский, предок общий для всех русов земли-матушки, но унесенный Святым Образом в края Иной реки, Индона. Шли, озираясь и тараща в изумлении глаза, черные наемники из нубийских песков, по десятку тонких легких копий несли за спинами каждый, и вели их почерневшие под тамошним жгучим солнцем, соломоволосые русы-стору-кие, проложившие пути на Юг аж до самых лесов непроходимых, сырых и мрачных, населенных зверьем жутким и гадами страшными — расширили Державу русов, но не забыли Князя, пришли по зову его… Многие шли в ожидании чуда неведомого. Ибо не на всякий век выпадают деяния подобные, ибо давно не вздыбливалась земля, населенная внуками Борея и Яра. Каждый из шедших знал, что коли выживет, долго будет рассказывать о делах славных всем в роду своем и память о нем, участвовавшем в Походе Великом, не умрет вместе с ним, но будет жить в былинах всегда, как живут в былинах память и слава богатырей русских. Долго шли полки. Неотвратимо.

Крон не оглядывался на свиту, стоявшую у него за спиной. Знал, не все с ним заодно, розмысел в умах многих. Но молчат. Да и что теперь говорить, толки разводить — поздно! Вот она рать великая! Вот мечта его и дерзания воплощенные! Тяжким трудом дались они в воплощении своем. Но воплотились! И настал день этот, откладываемый раз за разом. Уже сбирались полки под Олимпом по приказу Кронову. Но снова Мара овладевала им — еще три недели лежал в забытьи. Не верили, что встанет! Искали преемника! Ковы ковали и сети плели… Но поднялся он, встал, обретя еще больше сил духовных и веры — непомерно. Нет, не древом, но камнем высеченным из скалы стоял Крон на возвышении своем. И воля его была сильнее воли богов.

И не против родной дочери правил он полки подвластные, не против братьев и сестер своих, люда русского. Но в свои земли, в отчины предков своих, за всех русов вместе и за каждого в отдельности… Только так!

Строг прервал думы князя.

— … здесь примешь? Или в палатах? — прозвучал из-за плеча его мягкий голос.

Крон не расслышал, кого он должен принять. Но горло сдавило предчувствие недоброе. Хотел отмах-

нуться, не время, не место. Осек себя — ему ли страшиться известий.

— Давай!

И отвернулся от полков, оглядел свиту грозно, будто измену выискивая. Свита расступилась. И вышли из-за спин ее чернобородый Кей с Оленом. Были они грязны, истерзаны, обмотаны тряпьем, из-под которого сочилась кровь. Олен упал на колени, будто ноги его не держали, склонил туго перевязанную голову.

Кей шагнул еще, замер, развел руки.

— Ну! — приказал Крон.

— Они разбили нас, — мрачно выдавил Кей. Крон молчал, жег взглядом неистовым.

— Три струга потоплены с вОями, с конями. Восемь они захватили!

— Что-о?! — Крон качнулся, сжал кулаки.

— Да, — твердо ответил Кей. — Восемь стругов они захватили. Шесть сотен воев перешли на их сторону. Остальных посадили в две лодьи малые, безоружных, с питьем одним — отпустили… Но и они не вернутся под твою горячую руку, князь! Мы ушли, полусотня, на последнем струге. Мы дрались как могли…

— Измена! — прошипел Крон, вытягивая тонкий узкий меч из ножен.

— Нет! Не измена, князь! — бросил ему в лицо, не отводя глаз, Кей. — Мы дрались с твоими детьми, князь, плоть от плоти, кровь от крови, с сыновьями твоими… И Род свидетель, они оказались сильнее нас и умнее. Вот и все, князь. Нет никакой измены! А те, что ушли к Живу и Дону, не мои люди. Твои! Мы же к тебе воротились.

Крон резко развернулся. Уставился вниз, на проходящие полки. Меч скользнул обратно в ножны. Не время показывать слабость свою.

— Увести, — приказал сипло. Олен пополз к нему на коленях, вцепился руками в сапог мягкий, расшитый бисером.

— Прости, батюшка, прости! Его тут же оторвали, уволокли. Кей ушел сам, отбросив руку двинувшегося на него огромного стража.

— Что с ними делать? — переспросил услужливо, но с играющей на губах странной улыбкой Строг. — Повесить, как ты прежде сказывал?

— Обождать, — процедил Крон, не оборачиваясь, чуя издевку, но не поддаваясь чувствам. — Обождать…

Дон выслушал Жива молча, не подымая глаз, не прерывая. Но своего мнения решил не скрывать:

— Пустое это дело! — сказал, как отрезал. — Только время убьем, а ее не отыщем! Ты жди, брат, коли живая, сама объявится…

Они стояли на корме огромного струга с белыми как облака парусами. Дон сам распорядился менять паруса с багряных на белые, да только не сразу дело делается — стругов теперь много, больше двадцати. Кроме отбитых у карателей Кроновых сподобились еще семь добыть, купеческий караван, шедший к устью великой реки Ра, завернули. Дон пообещал купцам за все расплатиться с лихвой, потом, когда власть возьмет… или на дно. Купцы долго не думали. А охрана их в две сотни мечей сразу перешла к Крониду, видно, почуяли вой, что удача в его руках— и быть ему на престоле. Товар купеческий пригодился и на стругах боевых, и на Скрытне. Набирали силу беглецы опальные. Да еще какую силу!

— Ты не обижайся на меня, — помягчел Дон, — сам прикинь: покуда в кулаке одном мы, не совладать отцу с нами. Поразгоним суденышки по всем щелям моря Срединного, конец им… а без них и нам! Верь мне, брат! Я нынче на море хозяин!

— Хозяин, — подтвердил Жив без усмешки. Умом он понимал, что брат говорит правду. Но сердце не желало прислушиваться к доводам ума.

Раннее весеннее солнышко еще не грело, только ласкало своими шаловливыми лучами. Но могучий, словно изваянный из базальта, обнаженный по пояс Дон, был почти черен — загар въелся в его прежде ослепительно белую кожу. Со дня, а точнее, ночи бегства Дон так и не сходил ни разу на берег, так и жил на стругах… хозяин! царь морской! На каждое судно сам отбирал людей, чтоб везде поровну было матерых мореходов и новиков, чтоб крепкие были да неприхотливые, смышленные… лелеял свою дружину морскую как детище кровное, гордился ею. Звал Жива идти на Олимп… а тот не о деле грезил, а о ладе своей. Нет, не понимал этого Дон, совсем не понимал. Когда Жив собрался было уходить, старший брат положил ему руку на плечо, остановил, заглянул в светлые, напоенные тоской' глаза.