Читать книгу "Тропик Козерога - Генри Миллер"

Пронзающий ужас жизни кроется не в стихийных бедствиях и несчастьях, поскольку такие вещи хорошенько встряхивают, а потом они становятся привычными и в конце концов обыденными. Нет, ужас скорее похож на постой в гостиничном номере где-нибудь в Хобокене, когда в кармане денег не больше, чем на одну кормежку. Вы больше никогда не увидите этот город, да и провести в гостиничной комнате надо лишь одну ночь, но для этого приходится собраться со всей отвагой и мужеством. Должно быть, существует некая причина, отчего в определенных местах, определенных городах возникает страх и отвращение. Должно быть, в таких местах разлит некий кошмарный настой. Люди здесь той же породы, что и ваша, они спешат по своим делам, как повсюду, они строят такие же дома, ни лучше ни хуже, у них та же система образования, та же валюта, те же газеты — и все же они совершенно непохожи на ваших знакомых, да и атмосфера в целом иная, ритм иной и иной нерв жизни. Как будто смотришь на себя в новом воплощении. И тогда понимаешь с мучительной несомненностью, что жизнью правят не деньги, не политика, не воспитание, не происхождение, не язык, не обычаи, а что-то еще, что вы все время стремились извести и что на самом деле изводит вас, ведь иначе вы не испытали бы внезапное чувство ужаса и не задумались бы, как отсюда выбраться. В иных городах не требуется даже проводить ночь, достаточно часа-другого, чтобы лишить вас присутствия духа. Я имею в виду Бейонн. Я прибыл туда вечером, имея при себе несколько адресов. Под мышкой я зажал папку с проспектами «Британской Энциклопедии». Было условлено, что я под покровом темноты стану вербовать желающих приобрести проклятую энциклопедию, несчастных ублюдков, стремящихся поднять свой культурный уровень. Если бы меня забросило на улицы Гельсингфорса, и то я не чувствовал бы себя в такой растерянности, как на улицах Бейонна. По мне — так это вообще не американский город. Это вообще не город, это чудовищный осьминог, раскинувший щупальца в темноте. Первая дверь, к которой я подошел, выглядела так ужасно, что я не решился постучать; сперва я прошелся по нескольким адресам и только потом набрался отваги стукнуть в дверь. От первой увиденной мной рожи мне стало дурно. То было не робостью или смущением, то было настоящим страхом. На меня взирал чернорабочий со стройки, отверженный работяга, который одинаково легко мог плюнуть в морду или огреть топором. Я сделал вид, будто перепутал адрес, и поспешил дальше. За каждой следующей дверью мне открывался новый монстр. Наконец я напал на простодушного парня, который на самом деле хотел поднять свой культурный уровень. Это выбило меня из колеи. Я ощутил стыд за самого себя, за свою страну, за своих соплеменников, за свою эпоху. Я угробил кучу времени, убеждая его не покупать проклятую энциклопедию. Он спросил тогда с невинным видом, что же в таком случае привело меня к нему, и я, не колеблясь ни секунды, произнес удивительную ложь, которая впоследствии оказалась великой истиной. Я сказал ему, что только делаю вид, будто продаю энциклопедию, а в действительности встречаюсь с людьми, чтобы потом написать о них. Это чрезвычайно заинтересовало его, куда сильней, чем энциклопедия. Ему хотелось узнать, что же я напишу о нем. Понадобилось двадцать лет для ответа на этот вопрос, однако теперь он перед вами. Если тебе до сих пор хочется знать, имярек из Бейонна, слушай… Я многим обязан тебе, поскольку после той лжи я покинул твое жилище и разорвал проспекты, навязанные мне «Британской Энциклопедией», и выкинул их в сточный желоб. И поклялся, что впредь никогда не пойду к людям под фальшивыми предлогами, даже для того, чтобы вручить им Священное Писание. Я никогда ничего не буду продавать, даже если придется жестоко голодать. Сейчас я пойду домой, устроюсь поудобнее и действительно начну писать о людях, так я сказал себе тогда. И если кто-то постучится ко мне в дверь, чтобы продать мне что-то, я приглашу его в дом и скажу: «Зачем ты делаешь это?» И если он мне ответит, что вынужден зарабатывать себе на хлеб, я отдам ему все деньги, которыми располагаю, и попрошу его хорошенько задуматься над тем, что он делает. Я хочу выбить из головы как можно большего числа людей заблуждение, будто они обязаны делать то или другое, чтобы заработать себе на жизнь.

Это неправда.

Можно умереть с голоду, и это куда лучше. Каждый добровольно умерший с голоду — это сломанный зубец в шестеренке автоматического процесса. Мне предпочтительней встретить человека, взявшегося за ружье и убившего соседа, чтобы раздобыть себе пропитание, нежели того, кто поддерживает автоматический процесс под предлогом зарабатывания на жизнь. Вот и все, что я хотел сказать, мистер имярек.

Я продолжаю. Не пронзающий ужас стихийных бедствий и несчастий, но, утверждаю, автоматический откат к прошлому, застывшая панорама воинственных атавизмов души. Мост в Северной Каролине, неподалеку от границы с Теннесси. Выхожу из дурманных зарослей табака, куда ни посмотрю — всюду низкие домишки, в воздухе завис запах гари. День прошел в море волнующейся зелени. Не видно ни души. Потом вдруг расчистилось, прояснилось, и я оказываюсь над расселиной, через которую перекинут шаткий деревянный мост. Да это же край света! Господи, как я сюда попал, почему я здесь? Не знаю. Что я буду есть?

Даже если бы я наелся до отвала, уныние не прошло бы. Страшное уныние. Я не знаю, куда податься. Мост — это конец, конец мне, конец известному мне миру. Этот мост — надвигающееся безумие: зачем он здесь, зачем людям ходить по нему? Я отказываюсь от следующего шага, я застываю на середине этого ненадежного моста. Тут рядом низенький барьерчик, я приваливаюсь к нему и начинаю размышлять, что делать и куда идти. Успокоившись, я понимаю, насколько я цивилизованный человек — мне нужны собеседники, книги, театры, музыка, кафе, спиртное и так далее. Это ужасно — быть цивилизованным, ибо оказавшись на краю света, не располагаешь ничем, что могло бы поддержать тебя в страшном одиночестве. Быть цивилизованным — означает иметь изощренные потребности. А человек на краю света не должен требовать ничего. Весь день, что я шел по табачным полям, во мне возрастало беспокойство. Что мне делать с таким изобилием табака? Куда я держу путь? Все люди производят сельхозпродукты и промтовары для других людей, а я, словно привидение, проскальзываю, не принимая участие в этой немудреной деятельности. Я желаю найти работу, но мне не хочется стать частью этого дьявольского автоматического процесса. Проходя через небольшой городок, а замечаю газетный стенд. В газете написано о том, что случилось в этом городке и в окрестностях. Мне кажется, что ничего не происходит, что часы на самом деле остановились, да только бедняги из здешних мест не ведают об этом. Более того, у меня сильное предчувствие. Кошмарный настой разлит в воздухе. Я слышу его запах. Несколько дней назад я пересек воображаемую границу, отделяющую Север от Юга. Я не догадывался об этом, пока не встретил чернокожего возчика. Поравнявшись со мной, он привстал с козел и в знак глубокого почтения приподнял шляпу. Волосы его были белы, как снег, а лицо исполнено чувства собственного достоинства. Я вздрогнул от ужаса: значит, здесь до сих пор сохранилось рабство. Этот человек снял передо мной шляпу, потому что я белый. А ведь это мне надлежало снять перед ним шляпу! Это мне надо было приветствовать его как человека, пережившего все те ужасные мучения, которым подвергались черные со стороны белых. Мне надлежало снять шляпу первым, чтобы он не видел во мне представителя той системы, чтобы он понял, что я прошу прощения за всех моих белых братьев, которые слишком жестоки и равнодушны для столь откровенного жеста. Сегодня я ощущаю на себе их взгляд: они смотрят из-за дверей, из-за деревьев. Они очень спокойны, очень миролюбивы. Ниггер никогда ничего не скажет. Ниггер — он все время что-то бормочет про себя. Белому кажется, будто ниггер знает свое место. Ниггер ничего не знает… Ниггер ждет. Ниггер следит за всем, что делает белый. Ниггер не скажет ничего, нет, сэр но ДАЖЕ ЭТИМ НИГГЕР убивает БЕЛОГО! Всякий раз глядя на белого, он словно пронзает его ножом. Не жара, не черви, не плохой урожай убивают Юг — ниггер убивает! Ниггер источает яд, хочет он того или нет. Юг пропитан ядом ниггера.