Читать книгу "Разгром - Виктор Суворов"

Погрузка была трудная. Без платформы, по накатам, втягивали орудия, грузили ящики с боеприпасами, продовольствием, всего более намаялись с этими проклятыми лошадьми, которые никак не хотели подниматься в вагоны. Уже глубокой ночью кончили грузиться и все повалились спать как убитые.

Проснувшись утром – видим, что стоим всё там, где и грузились! Никуда не тронулись ночью! Ну и дела! Вот так война!» (С. 32 – 33).

«Не дав нам дождаться подхода немцев к Себежскому укрепрайону, нас сняли и перебросили под Витебск. По дороге, едва двинувшись с места, мы попали под бомбёжку одним-единственным немецким самолётом – он сбросил три бомбы. Одна взорвалась на путях станции Идрица, где мы остановились, между нашим эшелоном и другим, стоявшим через десяток пустых путей. Немца отогнали два наших юрких тупорылых ястребка, вынырнувших откуда-то из-за леса, тот сбросил ещё две бомбы где-то уже за станцией и улетел прочь. Но от этой единственной бомбы, упавшей на путях, сначала загорелся один вагон в середине того, второго состава, а потом, через несколько минут, исчез вдруг весь состав, на его месте образовалось как бы огненное озеро, огонь не метнулся вверх, как рисуют взрывы на картинках, а растёкся по земле вдоль всего эшелона вправо и влево от него метров на 20 – 30, захватив ближайшие пути и наш комендантский взвод, бежавший во главе с капитаном, комендантом эшелона, с лопатами забрасывать песком горящий вагон. И звука взрыва мы не услышали, только что-то фукнуло со страшной силой на нас, и мы повалились друг на дружку, не успев понять, в чём дело. Оглохший, вскочил я с полу нашего вагона и увидел, как солнце скрывается в туче пыли и дыма, поднимающихся с земли в воздухе, паря в нём, как листы картона на ветру, падают на землю подброшенные взрывом вагонные двери и крыши… Тот эшелон был с боеприпасами. На землю сыпались то осколки, то целые неразорвавшиеся снаряды. Иные уже рвались и на земле. Отовсюду бежали люди, они открывали рты, и тут я понял, что оглушило, не слышу, и бросился бежать вместе с ними. Иногда бежавшие рядом вдруг припускали бежать быстрее, рывком, ещё и оглядываясь назад. Оглянулся и я. Там, на станции, взлетали один за одним огненные гейзеры, и какие-то хлопки, как удары вальком по мокрому белью, я уловил всё-таки – это рвались цистерны с горючим, и особенно громкие и звонкие взрывы их ещё прибавляли жару к нашей панике. А посёлок при станции, весь из деревянных домишек, уже полыхал жутким русским пожарищем» (С. 37).

«9 июля, немцы не совершили налёта на железнодорожную станцию Витебска. Вся территория станции, все пути были забиты воинскими эшелонами с людьми, техникой, боеприпасами. Жертвы тогда были бы просто ужасны. Но судьба хранила нас в тот раз – мы миновали Витебск благополучно.

Ночью едва не въехали немцам прямо в пасть – спасибо неизвестному железнодорожнику, путевому обходчику, петардами остановившему поезд в 2 – 3 километрах от станции, уже захваченной немцами.

Только спустя четверть века, из воспоминаний генерала Бирюкова, узнал я некоторые подробности боевой обстановки тех дней.

Оказывается, тогда в 10 – 15 километрах северо-западнее места, где нас остановили и ссадили с поезда, основные силы нашей дивизии были окружены и готовились к прорыву из первого окружения. Нас же заставили окапываться на опушке леса, и никто не знал, откуда в действительности может показаться противник.

Но и эту позицию мы не успели оборудовать до конца, как поступила вечером команда колонной двигаться на восток, в сторону поднявшегося на горизонте огромного зарева – горел разбомблённый и подожжённый Витебск в 25 километрах в нашем тылу. Никто не знал задачи – куда идём, что нас ждёт, что делать каждому при встрече с немцами…

Двигались по дороге, медленно, с непонятными остановками и задержками, колонна невообразимо растянулась, голова исчезла где-то впереди во мгле лунной летней ночи. Я послал для связи одного за другим несколько бойцов вперёд за получением сколько-нибудь чётких указаний – никто не вернулся. Наконец спереди по цепочке передали – роте свернуть в лес, завести транспорт в глубь леса, самим занять оборону на опушке. Ниоткуда не слышалось никакой стрельбы, только зарево в стороне Витебска разгоралось всё ярче…

Наступило утро. Всё время стояли прекрасные солнечные дни. Я ходил по опушке, считал своих бойцов и младших командиров – к недоумению своему, многих недосчитался. На вопросы – что делать? что дальше? – ничего не мог ответить, никаких приказаний оставлено не было. Нигде поблизости не видно было следов нашей основной колонны. Я всё ещё надеялся, что вот-вот кто-нибудь прибежит к нам и передаст приказ сниматься и двигаться дальше.

К полудню я закончил обход лесочка, в котором мы были остановлены с ночи, – он оказался совсем небольшим, и никого из своих я больше не встретил, попадалось множество совершенно деморализованных людей, из других, неизвестных мне частей. Никто не знал обстановки, у всех глаза были расширены от всяких ужасов, и совершенно нельзя было понять, истинных или воображаемых.

Я поспешил вернуться к своим. Охваченный беспокойством и недобрыми предчувствиями прибежал в наше расположение. Да, предчувствие не обмануло – людей стало ещё меньше, десятка полтора-два, не больше, непоеные лошади бились и рвались на поводьях, привязанные к бричкам с грузами, значительная часть которых уже была растащена. Ездовых не было нигде. Ничего не оставалось больше, как принимать собственное решение. Я приказал отвязать лошадей и пустить их искать воду и корм. Потом их подберут колхозники. Я видел недалеко от леса деревеньку. В лесу остались брички, наполненные продовольствием – сухарями, сахаром, коробками со сливочным маслом, уже растаявшим в июльской жаре…» (С. 40).

Несколько дней младший лейтенант Самутин с осколками своей роты бродил по лесам. Люди изнемогли от усталости. Нашли укрытие. И все уснули.

«Расплата прийти не замедлила. Сколько мы спали? Часа 2 – 3, не больше. Наш сладкий сон в тёплом убежище на свежем сене был оборван самым неприятным образом – нас били по ногам палками… Тыча нам палками и дулами карабинов под рёбра и в спины, визгливо выкрикивая непонятные нам команды, явно не давая нам возможности опомниться и сразу отрезав нас от ямы, где осталось наше оружие, немцы бегом погнали нас на улицу деревни. Там стояло уже больше сотни захваченных и согнанных в кучу других таких же неудачников, как и мы. Оказывается, десятка два-три немецких мотоциклов с колясками влетело в деревню, не встретив ни одного выстрела и сами не выстрелив ни разу, и немедленно принялись хватать и сгонять в кучу, как стадо баранов, наших людей. Такова была степень деморализации и полного непонимания действительной обстановки… Не я один такой был, а много нас таких, лопоухих, попало к немцам в лапы…» (С. 41).

Ручейки пленных сливались в речушки и реки. Толпы захваченных бойцов Красной Армии немцы гнали через границу.

«Прощай, Родина! Всё оглядываемся назад. Пограничных знаков на дорогах нет никаких, их уничтожили немцы, но справа и слева видны недостроенные мощные ДОТы, железобетонные громадины с зияющими тёмными амбразурами, ещё не закрытые землёй. Не видно следов боёв» (С. 53).

Дальше – жуткий мрак гитлеровских лагерей.