Читать книгу "Корни гор. Битва чудовищ - Елизавета Дворецкая"

Торбранд не допускал даже мысли, что здесь можно встретить простого человека. Это троллиха. Появись такая старушонка возле какой-нибудь усадьбы, ее камнями и кольями прогнали бы подальше или даже сбросили в море, пока не перепортила детей и скотину. Но здесь была ее земля. Не шевелясь, Торбранд молча ждал.

– Как же ты сюда забрался? – произнесла старушонка. Голос у нее был тонкий, немного дребезжащий, но вполне внятный и разумный. – Уж сколько живу… – она примолкла, снова разглядывая рослую фигуру мужчины с мечом под рукой, – …а давно здесь таких не видала. Ты – человек, чего же ты тут делаешь?

– А ты кто, бабушка? – спросил в ответ Торбранд.

Эти простые слова дались ему нелегко, и собственный голос показался странным. За эти дни он так отвык от человеческой речи, точно молчал целый год.

– Я здесь живу, – просто ответила старуха, будто этого было достаточно.

Она подобралась поближе к Торбранду и остановилась в трех шагах. Движения ее были мелкими, суетливыми и вовсе не напоминали о старческой слабости. Под елью осталась лежать огромная вязанка хвороста, и Торбранд мельком удивился, как крошечная старуха тащила такую тяжесть. Уж нет ли рядом кого-то еще?

– Однако раз пришел, значит, надо, – решила старуха. – Без дела к нам люди не заходят. Пойдем-ка, переночуй у меня. Здесь в лесу нехорошо живому человеку спать. Ой, нехорошо. Пойдем, пойдем.

Она поманила рукой, и Торбранд поднялся на ноги. Откуда-то из глубин его памяти раздался суровый, низковатый и звучный женский голос:

…если в пути

ведьму ты встретишь,

прочь уходи,

не ночуй у нее,

если ночь наступила.[22]

Каждое слово звучало весомо и значительно, точно выбитая рунами в камне неизменная мудрость, за века от бесчисленных повторений ставшая законом. Мудрая валькирия, конечно же, совершенно права, но Торбранд не мог последовать ее совету. Этот мир слишком далек от ее огненной горы. Здесь, в Медном Лесу, иная сила правит по иным законам, может быть, еще более древним, чем мудрость Сигрдривы*. Торбранд всем телом, как ныряльщик под водой, ощущал, что нырнул в более глубокое течение времен. Не зря эта старуха кажется древней и такой же бессмертной, как сама Элли*-Старость. Торбранд понимал, насколько мало можно доверять этой жительнице Медного Леса, но не мог противиться ей. Он, сильный мужчина, могущественный конунг Фьялленланда, прославленный воин, находился во власти крошечной горбатой старушонки, потому что в этом колдовском лесу она была дома и в каждом камне, в каждом дереве ее слабое тельце находило свое сильное продолжение.

Торбранд собрал свои вещи и загасил костер. Сразу стало темно. Но тут же сверху упал яркий, широкий луч желтоватого света, будто кто-то из богов опустил меч и коснулся земли концом широкого лезвия. Между верхушками елей величаво парила луна. Огромная квиттингская луна, яркая и живая во всем полном блеске. Торбранд не отводил глаз от старухи, но твердо знал, что, подними он взгляд, ему представится не только сама луна, но и колесница из чистого серебра, и два белых коня, и печальный юноша по имени Мани*, обреченный вечно жить в ночи.

– Светло будет идти, – деловито сказала старушонка, точно она и зажгла луну для удобства дороги. – Возьми-ка вязанку, притомилась я.

Торбранд послушно вскинул вязанку хвороста на плечо. Она оказалась довольно тяжелой даже для него, и он снова подумал, как же ее несла старуха. Без колдовства нипочем не обошлось. Или все это морок: старуха, вязанка…

Старушонка первой шмыгнула под занавесь еловых лап, Торбранд шагнул за ней, как в воду. Под сводами леса царила непроглядная тьма, и лишь кое-где блестели желтоватой белизной пятна лунного света. Глаза болели от этого резкого чередования, и Торбранд шел почти вслепую, одной рукой держа на плечах вязанку, а другой отводя от лица хлесткие еловые лапы. А старуха, как маленький косматый зверек, скользила под лапами, не колыхнув их изредка Торбранд замечал в блеске луны очертания юркой фигурки. Огромный горб заставлял ее держать шею вытянутой вперед, так что лицо было обращено к земле, как будто она внимательно осматривает дорогу. И это же делало ее существом совсем другой породы, отличной от людей. По большей части Торбранд не видел свою провожатую, но отстать не боялся – неведомое раньше точное чувство вело его за ней, будто их связывала невидимая веревка.

Ему снова вспомнился Вильмунд конунг. Придя в усадьбу, занятую фьяллями, тот сказал, что его привела старуха по имени Рюнки – Сморщенная. Кроме него, старухи никто не видел, и все понимали, что злополучного конунга квиттов привела в руки врагов сама фюльгья, его сморщенная и изжившая себя судьба. Торбранд верил, что следует сейчас за своей фюльгьей. Но это не значит, что она ведет его к смерти. Ведь Вильмунду в той усадьбе дали оружие и позволили отстоять свою судьбу в честном поединке. И нет вины фьяллей, если судьба Хродмара ярла в тот раз оказалась сильнее. Мельком Торбранд вспомнил Хродмара, но не ощутил прежней тревоги: сейчас он откуда-то знал, что его любимец поправляется и жизни его не грозит опасность.

– Ох! – вдруг раздалось впереди, и старуха остановилась. – Ох, устала я! Целый день, милый, по лесу хожу, все хворост собираю… А до дома еще неблизко… Помог бы ты мне. Понес бы немного…

– Как же я тебя понесу? – Торбранд удивился и даже не сразу ее понял.

– А так. Наклонись-ка, – велела старуха и подсеменила к нему.

Торбранд наклонился, придерживаясь для равновесия за шершавый ствол ближайшей ели. Старуха подошла вплотную, тонкими сильными пальцами вцепилась ему в плечо и как-то ловко запрыгнула на спину. Торбранд не успел и опомниться, а она уже сидела на охапке хвороста и с треском возилась, устраиваясь поудобнее. Вязанка сразу стала вдвое тяжелее.

– Ну, иди, – повеселевшим голосом велела старуха.

– Куда идти? – борясь с недоумением, ответил Торбранд. – Я не знаю дороги.

– Дорога тут одна – куда ни иди, на место придешь! – так же весело сказала старушонка. – Я тебе подскажу.

И Торбранд пошел дальше через ночной лес, согнувшись под тяжестью хвороста и старухи. Луна теперь все время светила ему под ноги, но поднять голову и взглянуть вперед не получалось. Он понятия не имел, куда идет. В душе нарастало убеждение, что он пропал: забрался в глубину колдовского леса да еще и позволил троллихе оседлать себя. Он погиб… Но что он мог сделать? Все его человеческие доблести ничего не стоили перед лицом Медного Леса. Он забыл себя, теперь это был уже не прежний, гордый и непреклонный конунг фьяллей, на котором до сих пор не удавалось ездить верхом ни могущественным врагам, ни даже собственной жене. Он утратил свой нрав, он стал просто человеком во власти нечеловеческих сил – вокруг него разворачивались сумеречные для человеческого рода Века Великанов.

Его ноша с каждым шагом тяжелела, болела спина, каменели мышцы. Так жил человек во времена кремневых топоров и человеческих жертвоприношений: шагал через дремучий лес, изнемогая под тяжестью своей участи в борьбе за простое выживание, и не имел сил даже поднять голову к небу. Торбранд упрямо делал шаг за шагом и при этом как бы видел себя со стороны: высокого, уродливо сгорбленного. Лицо вытянулось, как у тролля, нос заострился и загнулся вниз, подбородок – вверх, глаза сузились в щелочки и сбежались к переносице, точно хотят заглянуть один в другой, кожа посерела, уши выросли и стали как у лошади. И никогда ему больше не разогнуться, вязанка прирастет к спине и станет горбом, и лицо навсегда останется повернутым прямо к земле… Торбранду отчаянно хотелось ощупать свой нос и уши, но он не мог выпустить жесткие сучья вязанки, которую теперь приходилось держать обеими руками.