Читать книгу "Исход - Светлана Замлелова"

Вся наша команда очень готовилась к этому визиту. Всё было вычищено превосходным образом, на палубе даже при всём желании невозможно было бы найти соринку или пылинку. Прибывшую гостью встречали троекратным “ура!” Оказалось, что это чрезвычайно приятная маленькая женщина. У неё добрая улыбка и нежный взгляд. Наш царь, судя по его портретам, очень похож на неё. Со всей командой она поздоровалась за руку, а после – и со всеми пассажирами, пожелав нам приятного плавания. Увидев мать Филофею, императрица очень удивилась и спросила, почему с нами плывёт монахиня. И поскольку у Филофеи, как и всегда в таких случаях, язык прилип к гортани, капитан объявил, что мать Филофея в качестве его знакомой получила от него приглашение совершить небольшое путешествие. Императрицу вполне удовлетворило такое объяснение. Она прошла мимо, но Филофея так и не сводила с неё испуганно-влюблённых глаз. Перед сном же Филофея призналась, что только за возможность увидеть императрицу она будет благодарна мне до конца своих дней.

– Оленька, ведь это невозможно, чтобы вот так… матушка-государыня… Да где бы я… Нет! Ты просто не понимаешь, что сделала для меня… Бога за тебя молить до конца дней!..

Наверное, я и в самом деле не понимаю, потому что восторг её показался мне смешным, да и только. По-моему, ни одна страна и ни один город не произвели на Филофею такого сильного впечатления, как визит “матушки-государыни”. Правда, если учесть, что мать Филофея всю дорогу страдала, как никто другой, от морской болезни, то, пожалуй, встреча с императрицей заставит её забыть прошлые страдания, а новые встретить с удвоенной стойкостью.

После того, как императрица поздоровалась со всеми, капитан Дубровин показал ей “Княгиню Ольгу” и рассказал о своей экспедиции. Этого я уже не видела и не слышала. Но поскольку вдовствующая императрица ко всем очень внимательна, то могу себе представить, как она слушала Георгия Георгиевича, превосходного, ко всему прочему, рассказчика. Я знаю, что был приготовлен специальный обед. Но императрица не пожелала остаться и, улыбнувшись всем нам своей очаровательной, мягкой улыбкой, уехала. Кажется, все с облегчением вздохнули после её отъезда. Но не потому что визит был неприятным или она произвела отталкивающее впечатление. Просто уж очень велика ответственность – принимать у себя вдовствующую императрицу. Хотя после её отъезда Анна Романовна сказала своей приятельнице по-французски: “Она произвела сына, который погубит великую империю. Несчастная!”

Не знаю, так это или нет, но мне императрица очень даже понравилась. Я даже думаю, что она отказалась с нами обедать, потому что отлично всё понимала и не желала быть в тягость. В тот же вечер у нас был праздничный ужин, и всё, предназначавшееся Государыне, мы съели и выпили сами. При этом команда шутила и благодарила покинувшую нас императрицу.

После Дании мы взяли курс на Норвегию. Но ни Христиания, ни Берген, ни Трондгейм не поразили моё воображение. Несмотря на то, что близ Трондгейма нас всех заставили выпить по кружке морской воды – такова, оказывается, традиция для пересекающих впервые полярный круг. Но зато я увидела фьорды. Почему-то я так и думала, что самым ярким моим впечатлением будут фьорды. Трудно представить, что эти диковинные сооружения созданы не фантазией и руками человека. Мы плыли по извилистым и узким скалистым коридорам, после чего, наконец, оказывались в тупике, где располагалось какое-нибудь маленькое селение рыбаков. Само селение, как правило, выглядело довольно бедно. Однако встречавшие нас люди казались крепкими и здоровыми. Георгий Георгиевич рассказывал, что норвежцы – неутомимые мореходы, что лучших рыбаков на севере не сыскать и что зимой все они от мала до велика, включая всех женщин, ходят на лыжах едва ли не лучше, чем без лыж. Рядом с рыбацкими селениями мы собирали грибы, а норвежцы смотрели на нас как на сумасшедших – они совсем не едят грибов.

Чтобы выйти в море, мы вновь проходили скалистым коридором.

Покрытые мхом скалы напоминают мне каких-то жестоких и неподкупных стражников. И я подумала, что если кто-нибудь войдёт в эти фьорды с недобрыми намерениями, скалы сдвинутся и раздавят непрошенных гостей. От этих мыслей мне даже сделалось страшно. Я стала думать, что ничего худого у нас не было в мыслях, когда мы плыли сюда. А значит, скалы не могут причинить нам вреда.

Но вот остались позади фьорды, показался Мурман… Миновали Александровск… Впереди – Канин Нос… Завидев Архангельск, мы стали собирать свои нехитрые пожитки, готовясь навсегда распрощаться с “Княгиней Ольгой”. Мать Филофея расплакалась и сказала, что не хочет в монастырь, а чего хочет – не знает, и ничего не умеет, поэтому как жить, тоже не знает. Да и мне не хотелось уезжать. Тем более что и я понятия не имела, куда теперь ехать, как жить и что делать. Могла ли я знать, когда читала роман Чернышевского, что его название будет преследовать меня. Единственное место на Земле, куда я могу безбоязненно отправиться – это Ваш дом, любезный мой Аполлинарий Матвеевич. Но поверьте, мне страшно подумать, что я надоем Вам и стану обузой. Вы захотите спровадить меня замуж, чтобы наконец избавиться от моего назойливого присутствия. Больше всего на свете я не хотела бы увидеть, как Вы гоните меня из дому. Пусть бы лучше у меня оставалась моя мечта – приятно думать, что ты кому-то нужна и где-то есть для тебя место. Мне было бы стыдно объедать Вас. Довольно и того, что Вы снабдили меня деньгами и что только благодаря Вам и я, и даже мать Филофея, такая же несчастная, в сущности, смогли совершить это сказочное путешествие – побывать в трёх странах и пяти городах, увидеть норвежских рыбаков и пожать руку русской императрице, надышаться морским воздухом и наглядеться на фьорды. Но всё это время я знала, что деваться мне совершенно некуда, и готовилась к высадке в Архангельске, чтобы железной дорогой отправиться в Харьков. Но тут случилось то, чего я сама никак не ожидала.

Должна сказать, что я ужасно полюбила “Княгиню Ольгу” и всю нашу команду. Впервые за долгое время ко мне отнеслись с уважением. Никто не гонит меня, никто не смотрит на меня как на помеху или надоевшую вещь, никто не пытается от меня избавиться. Напротив, отношения мои с командой и пассажирами сложились превосходные. Несколько раз я даже стояла за штурвалом, сорвав похвалы бывалых моряков. Если бы только я была мужчиной, то непременно связала бы жизнь с морем. Это стихия, в которую я влюблена. У каждого моря свой характер, и мне кажется, я могу слышать голос моря – оно говорит со мной. Но – увы. Женщине на флоте не место (а где ей вообще место?). Хотя Георгий Георгиевич с этим решительно не согласен и утверждает, что женщин непременно следует привлекать во флот. Он даже написал книгу “Право женщины на море”. К сожалению, на корабле её нет. Но я обязательно прочитаю потом.

По выходе из Петербурга команда “Княгини Ольги” состояла из двадцати восьми человек. Кроме Георгия Георгиевича Дубровина на борт поднялись штурманы Тетерюковский и Бреев, гарпунёры Немтинов и Музалевский, боцман Арюутов, рулевой Макаров, который, кстати, очень гордится своей “морской” фамилией, пятнадцать матросов, машинисты Раев, Ильин и Вольховский, кочегар Поморцев, повар Зуров и стюард Христофор Фау. В Архангельске к команде должны были присоединиться ещё трое, включая судового врача. Но вместо этого в Трандгейме исчез Вольховский, оставивший записку, что передумал идти на полюс, а вместо этого решил остаться в Норвегии. Потом, уже в Архангельске, троих матросов пришлось списать на берег по болезни. Те трое, включая судового врача, которых ждали на “Княгине Ольге”, прислали письма с извинениями, что не смогут явиться. Опять же в Архангельске сломал ногу штурман Тетерюковский, и решено было его также оставить на берегу. Словом, команда изрядно поредела, чему я стала свидетельницей, поскольку решила проводить “Княгиню Ольгу”. Такое же решение приняли и другие пассажиры. Нам всем разрешено было остаться в наших каютах до отплытия шхуны. Мы же все, по предложению Анны Романовны, собрали небольшую сумму и передали её капитану Дубровину на нужды экспедиции. Видели бы Вы, как расчувствовался наш капитан, принимая это пожертвование! Я же придумала и ещё одну вещь, за которую капитан назвал меня затейницей. Сойдя на берег, я купила в городе толстые клеёнчатые тетради и надписала на каждой: “Дневник имярек экспедиции капитана Дубровина, имеющей целью пройти вдоль восточного побережья Новой Земли к Земле Франца Иосифа, чтобы оттуда добраться до Северного полюса, по пути составляя подробную карту, и исследовать подводные течения, дрейфы льдов, а равно промыслы на китов, моржей и тюленей”. Такие тетради я отдала всем участникам экспедиции, что было встречено интересом и одобрением. Все согласились, что такие дневники, особенно собранные вместе, станут ценным собранием сведений, поскольку одна голова – хорошо, а около тридцати голов – лучше.