Читать книгу "От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава - Александр Прасол"

В дальнейшем дух и буква токугавского законодательства демонстрировали тенденцию к смягчению наказаний. Причем не только в отношении правящего сословия. В 1742 году при активном участии восьмого сёгуна Ёсимунэ был принят “Кодекс из ста статей” (Осадамэгаки хяккадзё). Он отменил самые жестокие пытки и наказания (вырывание ноздрей, отрубание пальцев, опускание в кипящее масло и так далее), была усилена роль профилактических мер. Кодекс устанавливал годичный срок давности наказания за преступление: если преступника (независимо от его сословной принадлежности) не могли разыскать в течение 12 месяцев и за это время он ничего дурного не делал, то от ответственности его освобождали. В этом же законе была регламентирована система возврата ссыльных с отдаленных островов (второе по тяжести наказание после смертной казни). До 1742 года срок ссылки на острова не устанавливался, и она считалась пожизненной. Вместе с тем “средневековая классика” смертных приговоров осталась практически без изменений, что сильно удивляло иностранцев, открывших Японию столетием позже. Когда первый посол США в Японии Гаррис отстаивал право экстерриториальности американских граждан, он выдвигал и этот аргумент — законы Японии чрезмерно суровы. И приводил в пример почти неизбежную казнь за убийство (для простолюдинов), казнь за кражу десяти рё золотом или супружескую измену. Японцы требование Гаррриса удовлетворили. Незадолго до того Василий Головнин писал: “В японском уголовном законоположении повелено в случае запирательства обвиняемого употреблять пытки самые ужасные, какие только могла изобрести злоба во времена варварские”.

В середине XVII века безработица среди самураев и частые пожары, лишавшие людей крова, резко увеличили число горожан, которым нечего было терять. Они собирались в шайки и грабили всех подряд. Число разбойных нападений в столице и окрестностях резко возросло, и в 1665 году в полиции появилось спецподразделение по борьбе с бандитизмом. В 1683 году работы у него прибавилось: к разбойникам добавили поджигателей, а чуть позднее — профессиональных игроков. Эти три вида преступлений считались самыми опасными, и полицейским, которые ими занимались (като аратамэ), предоставили особые полномочия. Во-первых, они могли устраивать облавы и проводить обыск в домах подозреваемых без согласования с государственными советниками. Во-вторых, самостоятельно решали, применять пытки или нет. В-третьих, они имели право на убийство задерживаемого, если он оказывал при аресте вооруженное сопротивление. В отличие от служащих магистрата като аратамэ могли вести расследование не только в окрестностях столицы, но и в отдаленных регионах. В дальнейшем подразделение по борьбе с особо опасными преступлениями несколько раз упраздняли и снова восстанавливали. В начале XVIII века в его составе числилось 14 ёрики и 40 досин.

Работа у них была непростая. Окружающие столицу земли были раздроблены на мелкие княжества с доходом 20–30 тысяч коку риса: сёгунат справедливо полагал, что неразумно иметь в соседях богатых и, следовательно, влиятельных феодалов. Кроме того, земли даймё перемежались клиньями из владений Токугава и земель храмов. Наместников было много, и преступники этим пользовались. Пограбив во владениях даймё или бакуфу, они укрывались на храмовых землях, и наоборот. Мелкие удельные князья сами не могли обеспечить безопасность, а столичная полиция не имела права вторгаться в частные и монастырские владения: у последних были свои силы безопасности, хотя и очень слабые. Эту проблему решили только в 1805 году, разрешив полиции преследовать преступников повсюду, а при сопротивлении убивать. Те в ответ начали объединяться, так что в глубинке у полиции работы всегда хватало.

Что касается бытовых преступлений, то здесь действовали несколько иные правила. Убийство подозреваемого при задержании считалось ошибкой полицейского — человека следовало арестовать и провести дознание, а уж потом решать, что с ним делать. После ареста за ним также присматривали, чтобы он не мог убить себя и таким способом избежать суда. Арестованному Василию Головнину охранники говорили, что “японский закон повелевает им брать все возможные осторожности, чтоб находящиеся под арестом не могли лишить себя жизни”.

Дзиттэ

Полицейское снаряжение того времени приятно удивляет разнообразием орудий для захвата преступников. С невооруженными простолюдинами все было более или менее просто — их догоняли и вязали (для этого были придуманы хитроумные и очень прочные узлы), так что для задержания требовались только быстрые ноги и крепкая веревка. Надежность вязки проверяли на уличных артистах со спецподготовкой, которые умели высвобождаться из самых сложных переплетений. А вот арест вооруженного самурая требовал особого подхода и специальных средств. Кусари рюта представлял собой металлический якорь с тремя заостренными концами на длинной металлической цепи — чтобы нельзя было перерубить мечом. Его бросали в преступника, и когда концы впивались в тело, рывком валили на землю. Дзиттэ — металлический штырь длиной от 30 см до метра, с рукояткой и отходящим от него прямоугольным крюком в виде перевернутой буквы “Г”. Этим крюком захватывали меч и вырывали его из рук. С помощью дзиттэ можно было также атаковать и наносить множество разнообразных ударов. При Токугава только полицейские имели право ношения этого оружия, поэтому оно служило также опознавательным знаком представителей закона.

Орудия захвата

Против вооруженных преступников использовали также цукубо — Т-образный длинный бамбуковый шест. Его перекладина была утыкана шипами, которыми преступника цепляли за одежду и валили на землю. Длинное древко позволяло обладателю цукубо держаться от опасного преступника и его меча на расстоянии 2–3 метров. Сбив преступника с ног, его прижимали за шею к земле с помощью сасумата — такого же длинного шеста с рогаткой на конце.

Непосредственный захват вооруженных преступников выполняли оперативники досин вместе со своими квартальными помощниками. Дознаватели ёрики участия в оперативных действиях не принимали, но при важных операциях могли присутствовать. Формально обе полицейские должности не передавались по наследству, однако на практике наследование имело место. Отцы заботились о том, чтобы их сыновья с детства овладевали необходимыми приемами и навыками, и по достижении определенного возраста те часто оказывались наиболее подходящими кандидатами на освободившиеся должности. Да и характерная для эпохи преданность семейному делу тоже играла свою роль. Поэтому даже если пост начальника Городского магистрата доставался не особенно толковому удельному князю или хатамото, на борьбе с преступностью это не слишком сказывалось.