Читать книгу "Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской - Сергей Зинин"

Галина Бениславская также принимала участие в работе над текстом «Страны негодяев». Она консультировала и по другим произведениям Есенина, тексты которых знала великолепно.

Напряженное лето 1926-го

Уйти из жизни Галина Бениславская решила твердо и окончательно. И это решение крепло с каждым днем. Она ни с кем свой замысел не обсуждала, даже самые близкие подруги ни о чем не догадывались. Уже после ее смерти Аня Назарова припомнила, что Галина иногда просила ее показать, как медики находят сердце. Сказано это было как-то кокетливо, поэтому и просьба была воспринята как шутка. Решение о самоубийстве Галина запрятала в самый отдаленный уголок своей души. «Есть только одно место в душе, — писала она Екатерине Есениной, — куда я ни тебя, ни кого другого не могу сейчас пустить. Это место я огородила год тому назад, с уходом Сергея, а после еще крепче законопатила его. Могу тебе сказать одно по этому поводу — вызвано это даже не любовью к Сергею, я его сейчас не люблю уже, вероятно, потому что его нет, а нельзя же любить «ничто».

У Галины до середины года продолжала жить Шура, учившаяся в московской школе. Бениславская оберегает девочку от всяких волнений, проявляет нежную заботу. 30 мая 1926 года они вдвоем сфотографировались на память, так как Шура должна была осенью возвратиться в Константиново для продолжения обучения в сельской школе.

В тяжелые минуты раздумий она иногда старалась объяснить свое состояние. Откровенно признавалась Екатерине Есениной: «Оттого, что он бросил бы меня вообще, могла быть тоска, но это еще не горе, иногда в этой тоске — счастие. Ты понимаешь, у меня была драгоценная вещь, которую я очень любила и которой дорожила, гордилась даже. И вдруг узнала, что она фальшивая, что ее на самом деле, выходит, и не было никогда у меня. Это куда хуже, чем потерять. Вот после этого я и начала «огород городить вокруг себя». Ведь если я ошиблась в самом дорогом, так стоит ли в кого-нибудь верить, кого-либо подпускать к себе! А позже, еще до Рождества, когда я говорила тебе, что он ищет конца, я поняла уж, что дело не в том, что я ошиблась, а что Сергей попал в тупик и оттого он такой некрасивый. Но от этого сознания было не лучше — я была связана по рукам и ногам, я пальцем не могла двинуть, чтобы помочь Сергею».

На кладбище к могиле Есенина Галина старалась не ходить. Екатерина Есенина 23 июня обратилась к С. А. Полякову: «Потом очень прошу позаботиться насчет ограды, если вам некогда, то поручите это Г. А. Бениславской, адрес которой я вам уже оставляла и еще напишу на всякий случай…» Бениславской сообщили об этой просьбе, но она к ней отнеслась сдержанно. Постаралась в письме обосновать свою точку зрения.

«Милая Катька, глупая, милая Катька, — писала она 2 августа. — Я-то тебя понимаю, понимаю ничуть не меньше прежнего; знаю, что и ты меня понимаешь, понимаешь во многом, почти во всем. (…). Я сейчас не хожу на могилу, потому что вид ее приводит меня в бешенство, вернее, не вид, а то глупое мучительное, тоскливое замирание, какое невольно появляется во мне, когда я там. Ведь я прекрасно знаю, что могила — это не Сергей, его нет нигде, во всем мире нет и не может быть его, так чего ж я, дура, ищу в этой могиле; чего ж я, дура, смотрю с безумной болью на карточку, чего ж я ищу в этой карточке — ведь все равно его нет со мной, его нет вообще нигде. Зачем же возвращаться к этому, почему не уйти и зачем оглядываться в эту ужасную пустоту. При всем моем романтизме, я не могу ничего получить от поклонения могиле и карточке, я не могу примириться и найти утешение в печали, оплакивании в слезах. Слишком я все же трезвый и рассудочный человек. Эта трезвость поддерживает романтизм тогда, когда есть куда стремиться; тогда я куда угодно и на что угодно могу дойти. И это некуда идти началось весной прошлого года — не от того, что Сергей ушел, а оттого, как он ушел, как грубо разрушил тот облик свой, который я любила. Значит, я не туда отдала все самое лучшее, куда надо было, не раз думала я. Это был первый за всю мою жизнь удар. Горя и несчастия в обычном понимании для меня нет».

Бениславскую продолжало интересовать все, что было связано с С. Есениным. Она собирала материалы о биографии и творчестве поэта, писала «Воспоминания о Есенине», просила Аню Назарову также засесть за мемуары.

Мемуары Галина Бениславская писала с большим душевным напряжением. «Воспоминания Бениславской, — свидетельствует известная исследовательница творчества С. А. Есенина Н. И. Шубникова-Гусева, — так и не были вполне закончены и отделаны. Последние страницы написаны от руки и не отпечатаны. Некоторые эпизоды самых тяжелых дней сильно затянуты и нуждались в сокращении. Неотредактированные куски нарушали объективное соотношение трезвых деловых дней и пьяных вечеров. (…) Субъективизм и даже предвзятость Бениславской, особенно в оценке есенинского окружения, также вполне понятны: быть беспристрастной она не могла, настолько глубоко все происходящее задевало и ранило ее. За это она уже решила отплатить собственной жизнью. Отсюда поспешные, часто неверные суждения о том или ином лице: Клюеве, Ганине, Дункан, Сахарове и др. Теперь она обвиняла всех, кто пользовался доверием, помощью и поддержкой Есенина».

В «Воспоминаниях» при характеристике того или иного лица Галина Бениславская руководствовалась принципами, о которых писала Е. Есениной 2 августа 1926 г.: «У меня очень большие требования к жизни, не к платьям, не к роскоши и положению, а к содержанию людей и отношений с людьми, с которыми мне по пути в жизни. Если человеку есть чем заплатить, есть в нем духовное богатство, то его недостатки, пороки и прочее, все для меня окупается. И наоборот при духовном убожестве, я делаюсь нетерпимой к малейшей неловкости, не только что к недостаткам.».

Не все запомнившиеся события вошли в текст воспоминаний. Как-то попалась Галине книга «А. Блок. Стихи (1898–1921): не вошедшие в собрание сочинений». Сборник был издан в Петрограде в 1924 г. с предисловием Л. Блок (Менделеевой), жены поэта. Г. Бениславская на отдельном листочке прокомментировала: «С. А. читал весной 1925 г. Был возмущен женой Блока, что она по недомыслию или «деньги ей, что ли, нужны, вытаскивает грязное белье Блока, публикует неудачные, им самим отброшенные стихи. 25/IХ — 26». В «Воспоминания» этот эпизод не включила.

Бениславская просит А. Назарову вспомнить и записать некоторые важные события и эпизоды из жизни Есенина. 20 июля 1926 года А. Назарова приезжает к себе на родину вместе с собакой Есенина по кличке Сережка. Она так сильно заботилась о собаке, что не находила времени для записи воспоминаний о поэте.

Свои воспоминания опубликовала подруга Бениславской Софья Виноградская. В 1926 году в библиотечке серии «Огонек» (№ 201) вышла небольшая ее книжечка «Как жил Есенин», в которой рассказывается о взаимоотношениях поэта с родными, друзьями, знакомыми, о неустроенности его быта, об отношении Есенина к молодым поэтам, в судьбе которых принял немалое участие. Это было участие «не только советом: он оказывал многим жизненную поддержку… Бездомные, без денег, они находили у него приют, ночлег, а ко многим он настолько привязывался, что втягивал их в свою жизнь». По словам С. Виноградской, ее воспоминания — «это лишь наброски, штрихи того Есенина, каким его удавалось видеть в течение нескольких лет». Поведала об истории создания стихотворений «Есть одна хорошая песня у соловушки…», «Ты запой мне эту песню…», «Годы молодые…». Показала сложную, противоречивую фигуру Есенина, «мученика своих же стихов»: «Он злился за то, что все свои мысли, все свои чувства выливал в стихах, не оставляя тем самым ничего для себя. Не писать он не мог. А в промежутках между писанием он хворал, пил…». И далее: «Вне стихов ему было скучно. Они словно высасывали из него все соки. Ведь к стиху своему он был очень требователен. Он пел не голосом, а кровью сердца…». С. Виноградская сделала вывод, что «правдивость — одна из самых характерных черт творчества Есенина. Будущий библиограф установит эту исключительную, непосредственную связь между сюжетом в стихах и событиями в жизни поэта».