Читать книгу "Кусатель ворон - Эдуард Веркин"

Начальство уже сидело за столом и пило чай вприкуску. Перед ним стояло сразу три железных кружки и небольшая горка белого и неровно колотого сахара, я такого даже и не видел. Наверное, Капанидзе из каких-то своих запасов притащил. Жмуркин увидел меня и сразу все понял. Спросил неприветливым голосом:

– И что опять?

После нашего путешествия этот вопрос будет ему сниться в затяжных безнадежных кошмарах.

– Болен нырнул в колодец, – сказал я. – В Полелюев.

– Кто нырнул в колодец?

– Кассиус.

– Так…

Жмуркин закинул в рот сразу половину сахара и стал с хрустом жевать, вероятно, чтобы подсластить полынь бытия. А может, чтобы зубы сильней разболелись. А нечего в политики записываться, шел бы в режиссеры, как хотелось.

– Зачем он туда нырнул? – спросил Жмуркин, жуя сахар.

– Он, оказывается, юный немецкий гидролог, – объяснил я. – Хочет спустить Полелюев колодец, считает, что родник на дне…

– Я с них шкуру спущу, – спокойно заметил Жмуркин. – Он точно нырнул?

– Во всяком случае, собирался.

– А ты куда смотрел? – скрипнул зубами Жмуркин. – Я же просил приглядеть…

– Я им всем не сторож ни разу, – сказал я. – За такой сворой куда уследить мне? И потом, я спал.

– Он спал, – передразнил Жмуркин. – Ты бы меньше спал, и так уже проспал…

Дальше он выразился так, как в областном молодежном парламенте выражаться не принято. После чего дожрал сахар, и после этого уже мы побежали. Спасать ныряльщика Болена. Болен-Болена.

Не скажу, что я большой любитель кросса по пересеченной местности, но тут я старался. Как два молодых и еще не покрывшихся ветвистыми рогами вепря, мы неслись меж берез и елей, и ракит, и осин, и молодых дубов, и только ветер свистел в ушах, и клацали зубы Жмуркина, видимо, он вставил себе металлокерамические коронки.

До Полелюева колодца было километра полтора, пожалуй. Бежали. За ночь в лесу наросло несколько мухоморов, на которых лично я поскользнулся два раза, дикие и от этого разнузданные белки, смотревшие с древес недобрым взглядом, хохотали и показывали пальцами нам вслед.

Но мы не успели. В крутом и высоком берегу был прокопан узенький проход, по которому можно было спуститься к воде, по поверхности водоема шли круги: Болен, видимо, уже погрузился.

Жмуркин выразился еще менее цензурно, чем в прошлый раз, затем выдохнул:

– Ныряем.

И прыгнул в воду, как настоящий лидер, не раздумывая.

И я прыгнул за ним. Хотя и не хотелось особо.

Нырец я еще гораздо менее успешный, чем беглец, но, как оказалось, чемпионом мира по нырянию здесь быть и не требовалось, я солдатиком ушел под воду и тут же воткнулся во что-то жирное, похожее на масло.

И застрял. Влип. Увяз.

Попытался всплыть, но ничего не получилось, и я принялся извиваться, и рваться, и что-то неприятно живое потрогало меня за шею. От этого я дернулся уже совершенно мощно, вывернулся изо дна и всплыл на поверхность вод.

Рядом всплыл Жмуркин, на лбу у него извивался многоножный черный червяк, в волосах застряла тина.

– Ну, что? – спросил я.

– Ничего, – ответил Жмуркин. – Вроде никого.

Вокруг нас волновалась грязная бурая жижа, в которой весело копошилась мелкая болотная живность – жуки-плавунцы, мотыли и всяческие личинки безобразного вида. Бездонностью тут явно не пахло.

– Надо искать, он где-то здесь, – Жмуркин огляделся. – Если не найдем…

Ага, газеты, новостные ленты, «Твиттер», я представил, как раньше.

Ихние. «Юноша с ограниченными возможностями варварски брошен в русском болоте». «Бессердечие. RU».

Наши. «Глухонемой немец-калека утопился в бывшем скотомогильнике». «Немецкий дайвер загрызен пиявками». «Тритоны сжевали тевтона».

Плюс, разумеется, оргвыводы. За то, что у тебя утонул турист, по головке не погладят. Особенно если немец утонул. Ну, Пятахин бы утонул или пусть даже Жохова, никто бы и слова не сказал, мало ли их каждый год тонет? А тут европеец, носитель высокой культуры.

Мы стали нырять дальше, хотя это было омерзительно и страшно, я постоянно боялся наткнуться на бездыханную ногу Кассиуса-Болена. К тому же я умудрился хлебнуть этой малоприятной жижи, и теперь я представлял, что все эти шустрые рачки-бокоплавы и другие инфузории поселятся в моем организме и примутся весело там размножаться.

Вынырнул. И Жмуркин вынырнул тоже, с чем-то белым. С черепом. На черепе острели рога.

– Это что? – спросил я.

– Кажется, коза, – сказал Жмуркин и швырнул череп на берег. – Куда он делся-то…

– Плескаетесь? – ехидно осведомился появившийся Пятахин. – Жарко вам, видимо, бедолагам. Вчера мне позавидовали явно.

Пятахин стоял на берегу и наслаждался.

– Здорово смотритесь, – сказал Пятахин. – Я бы назвал это «Дурэмары навсегда». Жесткая быдлеска.

– Кретин! – сорвался Жмуркин. – Мы тут человека ищем!

– Человека? Тут? Странное место…

– Кассиус утонул! – рявкнул Жмуркин. – Вот в этом самом болоте! А ты…

– Какой Кассиус? Это глухонемой немец? Так он вон там в кустах переодевается. Он что, к вам нырнуть хочет? Зачем? А давайте я тоже залезу, жалко, Жоховой нету…

– Он жив? – нахмурился Жмуркин.

– Ну, конечно. А почему вы Жохову-то сюда не взяли? Ей же нравится копошиться в грязи…

– Да пошел ты! – сказал я с досадой.

– Местечко становится популярным, – ухмыльнулся Пятахин. – Мой пример вдохновил последователей.

Жмуркин плюнул и стал вылезать на берег по прокопанному проходу. Получилось не с первого раза. У меня, впрочем, тоже, мы здорово перемазались в скользкой грязи и выглядели зверски. Пятахин злопамятно комментаровал:

– Жестокая и бескомпромиссная битва подошла к концу! Победила дружба! Теперь боевые андроиды собираются пройти полное обследование на наличие глистов и аскарид!

Жмуркин приблизился к Пятахину и коротко ударил его в солнечное сплетение. Пятахин охнул и согнулся пополам. Жмуркин схватил Пятака за шкирку и с силой швырнул его в колодец. Непедагогично. Но в высшей степени справедливо.

Буль. И сразу всплыл.

Из-за кустов показался Болен. В гидрокостюме, с маской и с ластами. Он увидел нас, помахал рукой. Жмуркин помахал в ответ, просто семейный пикник какой-то.

Болен поплевал на маску, протер стекло и начал спускаться в воду, лег на пузо в прокопанную канавку и медленно сползал, упираясь ластами.

– Даже говорить ничего не хочется, – сказал начальник экспедиции. – Убодался я.