Читать книгу "Богиня маленьких побед - Янник Гранек"

– Адель, у вас есть аспирин?

– Вы же в больнице, милочка. И лекарств, как и сомнений, здесь в избытке.

36. 1949. Богиня маленьких побед

Сначала испечь пирог с яблоками и изюмом, затем сесть и подумать.

Австрийская поговорка

Как же я его любила, этот дом! На Линден-лейн мне наконец удалось распаковать чемоданы. Победа, одержанная в открытом бою: Курт ничего даже слышать не хотел; ничто не должно было препятствовать безмятежному течению его мысли. На этот раз сражение пришлось вести мне.

На Линден-лейн – Липовую Аллею – я забрела случайно, когда возвращалась домой после скучной прогулки: мне понравилось ее название. И вдруг увидела вывеску «Продается» на этом доме, маленьком, беленьком, современном и почти аскетичном на фоне неовикторианского великолепия Принстона. С темной крышей и коваными завитками он был скромен, но очарователен. Я полюбовалась садом и в задумчивости зашагала домой.

На следующий день какая-то неодолимая сила вновь привела меня к дому 129 по Линден-лейн. Это были мои хоромы.

Я позвонила маклеру: 12 500 долларов, не считая расходов. Значительно больше, чем мы могли себе позволить. Я притащила Курта, чтобы он увидел все своими глазами, а когда продавец наконец нас оставил, во всех красках расписала преимущества этого приобретения: в особнячке имелось много окон, новый кондиционер, сад, где он мог бы приводить в порядок свои нервы, и комнатка с отдельным входом, которую вполне можно было бы переоборудовать в кабинет. Кроме того, в этом квартале, спокойном и расположенном на окраине Принстона, летом будет намного свежее. Весь обратный путь Курт молча размышлял. Затем изрек: «Гостиная там просто огромная, в ней вполне можно устроить праздник на полсотни человек».

Я благоразумно дала ему время дозреть. Затем, видя, что ничего не происходит, и опасаясь, как бы дом от нас не ускользнул, решила обложить Курта по всем правилам военного искусства. Единственное, что я могла сделать, чтобы заставить его предпринять какие-то действия, это не давать работать. Оскар, сам того не желая, подтолкнул его с другой стороны: по его снобистскому убеждению, за дом просили слишком много, располагался он далеко от Института и отнюдь не в роскошном квартале. Моргенстерн всегда относился к моим идеям с долей подозрения. Я тайком позвонила Китти Оппенгеймер: аристократический комфорт благотворно скажется на хрупком душевном равновесии гения. Она замолвила словечко директору, по совместительству ее мужу. Институт пообещал выступить одним из гарантов по кредиту. Оказавшись меж двух огней, Курт выбрал домашний мир и уют. Он сдался, но мысль о необходимости влезать в долги его немало беспокоила. Что его только не беспокоило! К счастью, я сражалась дома, на знакомой мне территории, и победа оказалась за мной.

Мешала ли я мужу работать, как упрекал меня Моргенстерн? Разумеется! Курт не преминул написать матери; ему не терпелось вывалить на нее свой пирог с яблоками и изюмом. Этот дом представлял собой мою зарплату медсестры, выплаченную с двадцатилетней задержкой.

Я вытерла руки, сняла передник и пошла открывать дверь.

– Willkommen auf Schloss Gödel[91]!

На пороге, потрясая в воздухе двумя бутылками шампанского, стояла моя подруга Лили. Рядом с ней сражался с непомерных размеров пакетом Альберт.

– Моя дорогая Адель, примите мой скромный вклад в этот достопамятный день. Наконец-то вы прекратите переезжать с места на место.

– Мы проторчали не меньше часа в лавке антиквара. Увидев, что к нему зашел что-нибудь купить Альберт, он никак не мог прийти в себя.

– Где Гёдель?

– Работает, герр Эйнштейн. Сейчас придет.

– Как он себя чувствует? В последнее время мы с ним редко встречаемся. Мне то и дело приходится куда-то уезжать.

За спиной, будто только что свежеотлитая заготовка, вырос муж – в безупречном двубортном костюме и завязанном с точностью до миллиметра галстуке.

– Я в прекрасной форме. 49 нам очень идет. Посмотрите, как восхитительна моя жена!

– Ты имеешь в виду это платье? Оно же старое. Но сейчас нам придется еще туже затянуть пояса.

Еще одна маленькая ложь для домашнего потребления. Это белое платье с голубым узором я подарила себе, чтобы отпраздновать победу. Сорок девять лет в 1949 году стоили того, чтобы купить тряпку за 4 доллара и 99 центов! Если бы не страх перед нерешительными упреками Курта, я бы ему в этом призналась: он бы по достоинству оценил символику чисел. Как бы там ни было, отличить новую вещь от ветхого рубища муж был не в состоянии.

Я предложила гостям расположиться, а сама взялась открывать пакет. В нем оказалась великолепная ваза, созданная в порыве китайского вдохновения.

– Теперь, Адель, можете посвящать все свое время украшению жилища – для солидных дам это любимый вид спорта.

Альберт повел Курта в сад, предоставив нам с Лили возможность поболтать о наших маленьких женских секретах. Я была немного разочарована, что он не воздал должного нашему новому жилищу, и мне не оставалось ничего другого, кроме как взять подругу под руку и устроить ей экскурсию в ожидании остальных гостей – Моргенстернов и Оппенгеймеров. Приглашать кого-то еще Курт отказался.

– Я же совсем забыла! Эрих просил у вас прощения, его мать немного приболела и сегодня он решил остаться с ней.

– Тебе повезло с такой свекровью, как Антуанетта. Моя – сущий дракон.

– Прежде чем найти то, что надо, мне пришлось дважды выйти замуж!

Лили настолько быстро сменила тему, что я поняла – она что-то недоговаривает.

– Как у вас с Оскаром? Лучше?

– Потихоньку терпим друг друга.

– Он окружил Курта своим вниманием, – призналась я, – если бы не Моргенстерн, все было бы намного хуже.

Я прикурила сигарету.

– Ты все еще куришь? Но ведь твой муж этого терпеть не может.

– Специально чтобы досадить мистеру Моргенстерну! Может, по рюмочке?

– А ты, вижу, и без меня уже приложилась.

Не без некоторой укоризны, она хлопнула меня по плечу. Дружить с такой женщиной, как Лили, было просто здорово, для меня она стала сестрой в изгнании, подругой, которая, без всякого высокомерия, тащила меня наверх. Она была умнее, образованнее, богаче и общительнее меня, то есть обладала всеми добродетелями, необходимыми жене ученого мужа из Принстона. Но было у нее и еще одно качество, весьма непривычное для этого маленького, замкнутого мирка: она плевать хотела на все условности, относясь к ним примерно, как к первой в жизни перманентной завивке. Красавицей из-за массивного носа и толстых губ ее никто не считал, но взгляд ее был искренний, в нем светилась безграничная нежность. Он представлял собой наполненное состраданием убежище, в котором обреталась измученная душа. Альберт, чрезвычайно придирчивый в своих симпатиях, очень ее любил.