Читать книгу "Каро-Кари - Александр Чагай"

Они прошли через анфиладу комнат – это был большой и богатый дом. Дуррани открыл дверь в роскошно обставленную спальню, пропустил гостя вперед.

– После вас.

На широкой постели лежала Хамилла. В белоснежной ночной сорочке с глухим воротником. Лицо спокойно. Одна рука заложена за голову, другая вытянута вдоль туловища. Глаза закрыты, в углу рта – запекшаяся кровь. На груди – черное пятно: лезвие почти полностью вошло в сердце.

– Я не должен был этого делать. – Дуррани поднял глаза на Ксана. – Полиция уже уведомлена. – С этими словами он шагнул к выходу.

Ксан последовал за ним, но не сразу. Сначала забежал в комнату, где они говорили с Идрисом и забрал конверт с фотографиями.

В воротах он столкнулся с маленьким уродцем Азматом. Деформированный череп, глаза навыкате, нервно подергивающаяся шея. Отчаянно жестикулируя, он что-то объяснял чокидару. Тот оттирал убогого плечом и грубо предлагал уйти восвояси: «Бахар джайе! Бахар джайе!»[33] Ксан припомнил Азмата и приструнил чокидара.

– Полегче, приятель.

Чокидар сплюнул:

– Этот парень спрашивает хозяйку. Нечего его пускать.

Азмат мычал и жестами показывал, что у него срочное и важное дело. Отдельные слова и фразы ему удавалось выговорить почти внятно, но в целом речь уродца была бессвязной.

– Бегум[34] Хамилла… Сказала… Просила… чтобы зашел… что может отменить… чтобы не делать этого…

Ксан положил руку Азмату на плечо.

– Уходи. Нет больше бегум. Случилось несчастье. Уходи.

Азмат жалобно глянул на него, словно в Ксане заключалась последняя его надежда.

– Она приказала… Но я не знаю… Теперь… Я всегда выполнял ее приказания… Что мне делать…

– Что делать? Мне откуда знать? Тебе виднее. Уходи, байджан. Сейчас приедет полиция.

Последний аргумент подействовал. Азмат озабоченно оглянулся и побрел прочь, подволакивая ногу.

– Что-то ему было нужно, – задумчиво произнес русский.

– Денег хотел просить, – уверенно сказал чокидар. – Бегум была доброй. Этот дуллах шах кяй чухай много раз приходил.

– Нет, не денег, – покачал головой Ксан. – Он говорил о каком-то приказе, который ему дала бегум. Который он обязан был выполнить.

Чокидар пожал плечами.

– Этот оборванец часто здесь терся. Был на побегушках. О чем она его попросила… Что говорила… Вряд ли теперь мы это узнаем. И какое это имеет значение? Бегум больше нет.

– Верно, – кивнул Ксан. – Ее больше нет.

Наконец прибыли полицейские и карета скорой помощи. Из машины выскочил Шантарский. Ошеломленный, он едва ли отдавал отчет в своих действиях. Бросился к дому, Ксан его удерживал. Леонид вырывался, кричал по-русски: «Убью!» Эту сцену с интересом наблюдал сержант полиции. Ксан состроил ему гримасу: не удивляйся служивый, что взять с европейца, непривычен к такому.

Санитары вынесли накрытое простыней тело Хамиллы. До Ксана донеслась фраза, которую произнес сержант, обращаясь к врачу: «Мужа оправдают. Убийство ради чести. Каро-кари…»

* * *

Алексей Семенович, выслушав Ксана, предался своему излюбленному занятию – чертил загогулины на лежавшем перед ним листе бумаги. Но делал это безрадостно, сумрачно.

«Вот старый барсук, – подумал Ксан. – Похвалы от него не дождешься».

– Идрис просидит недолго, – сказал он. – К таким случаям местные судьи относятся с пониманием. Вероятно, отделается штрафом. Но нас это уже не должно беспокоить.

– Почему? – Старых оторвался от своего «творчества» и испытующе посмотрел на Ксана: – Мы больше не будем с ним работать?

– Честно говоря, я об этом не думал, – смутился Ксан. – Если он того пожелает…

– Конечно, если он того пожелает, – задумчиво повторил Алексей Семенович, не выпуская из пальцев карандаш, который выводил прихотливые линии по белому полю. – Надо сделать так, чтобы пожелал. Почему нет? Проявим сочувствие, окажем поддержку человеку, столько пережившему… В общем, не бросим в трудную минуту. Он должен оценить. И вообще, ему следует почувствовать облегчение. Супруга его была не той, за кого себя выдавала, мешала его работе, использовала в своих террористических целях. А теперь господин Дуррани, освободившись от этой женщины, сможет плодотворно способствовать углублению российско-пакистанских отношений. Если того пожелает. Поэтому ты его не забывай. Навести, пока он в тюрьме. Приободри.

– Хорошо, – вздохнул Ксан, – я так и поступлю. Wszystko na przedarz.

– Что-что? – Алексей Семенович поднял голову, рука с карандашом зависла над бумагой, на которой еще оставались «белые пятна».

– Вшистко на пшедаж. Это по-польски. Все на продажу. Так назывался фильм Анджея Вайды. Я в том смысле…

– Я понимаю, в каком «смысле». В том, что для меня нет ничего святого. Да? Что из всего я хочу извлечь практическую пользу, и все человеческие чувства, привязанности, любые отношения должны быть подчинены только этому?

– Ну, не совсем, – принялся оправдываться Ксан. – Вы совсем не бессердечный, я уверен…

– Помолчи. – Старых отбросил карандаш. – Естественно, я утрировал. Но суть схвачена. И тебя это тоже касается. Напрямую. Я этот фильм помню. Давно смотрел, но запомнил. Ты прав. Все на продажу. Все, что может помочь работе. Вайда имел в виду кинематограф, а мы – совсем иное. Но похоже… Другого подхода у нас быть не может. Жаль, но такова реальность. Такова жизнь. Работаем на результат. Вот сейчас ты добился того, что потенциально опасный очаг террористической активности ликвидирован. Я не хотел спрашивать, но теперь спрошу. Это твоя идея сработала? Или все само собой разрешилось?

Ксан отвернулся. Ему не хотелось отвечать.

– Ну, молчи, молчи. Ясно и без слов. Wszystko na przedaz. А если я ошибаюсь, то так даже лучше. Если это не ты и не твоя идея.

Ксан отвел взгляд.

– В этой стране много такого, что нам не нравится. Их обычаи кажутся жестокими, бесчеловечными. Не нам их исправлять.

– Ты мне это будешь объяснять, – фыркнул резидент, сообразив, что Ксан хитрит. Но, с другой стороны, какое это имеет значение? Главное, что дело сделано. И нельзя обижать своего лучшего сотрудника. На кого еще опираться?

– Каро-кари – варварство, но в целом удачно получилось. Эта мерзавка ответила за Рычкова и за Пешавар. Она была нашим врагом. Это просто и очевидно. Вот почему я всегда любил «холодную войну» – два лагеря и линия обороны. Никаких полутонов. Уничтожили твоего бойца, и ты бьешь наотмашь, отвечаешь тем же.