Читать книгу "Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд"

Минуты текли. Затем Абигейл вдруг потянула ее за рукав:

– Смотри, папа идет.

Он направлялся к ним. Боже, да когда он бывал таким красивым и величавым? И он улыбался. Она едва верила своим глазам. Он дошел до нее и взял за руку.

– Однажды мы уже сходили вдвоем на проповедь, – сказал он мягко. – Я решил, что надо бы повторить.

Она не ответила. Сжала его руку. Она знала, чего ему это стоило. Но через пару минут шепнула:

– Идем домой, Джон.

Они пошли рука об руку, а крошка Абигейл бежала впереди вприпрыжку, довольная воссоединением родителей.

– Джон, я должна кое в чем признаться, – сказала Мерси чуть погодя.

– И в чем же? – с любовью осведомился он.

– Думаю, я пошла на проповедь потому, что много лет гневалась на тебя.

– За что?

– За то, что ты разрешил Джеймсу остаться в Лондоне. Уже пять лет, как я не видела моего единственного сына. Хочу, чтобы он был здесь.

Джон кивнул. Потом поцеловал ей руку:

– Я напишу ему сегодня и велю возвращаться немедля.

Письмо от Джеймса, а заодно и от Альбиона, принесли тем же вечером. Гудзон вручил их Мастеру в библиотеке. Мерси и Абигейл читали в гостиной. Джон ознакомился с письмами в одиночестве.

Если в колониях произошли беспорядки, то видели бы вы, что творилось в Лондоне! Быть может, вы помните Уилкса, который клеймил правительство и процесс над которым отчасти напоминал знаменитое дело нашего Зенгера в Нью-Йорке. После этого Уилкс, находясь в тюрьме, выдвинул свою кандидатуру в парламент. Когда ее отклонили, лондонские радикалы взбудоражили чернь и чуть не установили контроль над улицами. Они орут: «Уилкс и свобода!» – совсем как ваши «Сыны свободы» в Нью-Йорке. Независимо от того, кто прав и кто виноват, прискорбно видеть такое буйство распоясавшейся толпы, и правительство не намерено уступать этой смуте ни здесь, ни в колониях, а если вдруг уступит, то джентльмены из парламента его не поддержат. Здравый смысл и порядок должны возобладать.

Что касается американских колоний, то отказ заокеанских купцов от торговли с Англией не только вероломен, но и вредит родному отечеству меньше, чем они рассчитывают. На то есть две причины. Во-первых, эмбарго соблюдают жители Бостона и Нью-Йорка, но южные колонии втайне его игнорируют. Даже Филадельфия торгует с Лондоном. Во-вторых, такие купцы, как Альбион, прекрасно покрывают убытки за счет торговли с Индией и европейскими государствами. Но я в любом случае полагаю, что нынешняя ссора с колониями не затянется. Новый премьер-министр лорд Норт весьма расположен к американским колониям, и все считают, что он приложит все усилия, чтобы покончить с раздорами. Все, что нужно, – немного терпения и здравомыслия, которых, я в этом не сомневаюсь, в избытке найдется в Нью-Йорке.

А теперь, мои дражайшие родители, я расскажу о грядущих радостях…

Дочитав письмо до конца, Джон Мастер застонал. Несколько минут он смотрел в одну точку. Потом еще раз перечитал с начала. Разделавшись с этим, он отложил письмо и взял второе, от Альбиона. В нем много говорилось о бизнесе. Затем пошел разговор о Джеймсе.

Джеймс сообщит Вам, что намерен жениться. Я никогда не допустил бы подобного под моей крышей без Вашего благословения, но должен откровенно сказать, что обстоятельства юной леди не позволяют откладывать. Ребенок родится летом. Я должен рассказать Вам о его жене – она станет таковой ко времени, когда Вы получите это письмо.

Мисс Ванесса Уордур, ибо я называю ее так, несмотря на недолгий брак с лордом Рокберном, который погиб от несчастного случая на охоте, – молодая особа с немалым состоянием. Вдобавок же она, к Вашему сведению, является кузиной капитана Риверса по материнской линии. У нее красивый дом на Маунт-стрит, что в Мейфэре, где они с Джеймсом и будут жить. Она, как Вы могли догадаться, на несколько лет старше Джеймса, но не только богата и обладает многими связями, но и слывет общепризнанной красавицей.

Не скажу, что не имею оговорок на сей счет, и я не способствовал их сближению. Насколько мне известно, Джеймс познакомился с ней в доме лорда Ривердейла, но большинство в Лондоне наверняка скажут, что Ваш сын сделал блестящий выбор.

Джон Мастер положил письмо. Прошло какое-то время, пока он собрался с силами показать его Мерси.

1773 год

Старожилы не помнили зимы хуже. Ист-Ривер встала намертво. Но дело было не только в лютом морозе, но и в сопутствующей нужде. И в смертях. Темнело, но Чарли Уайт уже почти дошел до дому. Он нахлобучил поглубже шляпу и закутался в шарф. Он гонял свою повозку по замерзшей реке в Бруклин, где приобрел у голландца-фермера, с которым был дружен, английский центнер[35]муки. По крайней мере, какое-то время семья будет с хлебом.

В последние пару лет Чарли испытывал то гнев, то уныние. Его отношение к Джону Мастеру не потеряло остроты, но смешивалось с негодованием и скорбью более общего свойства.

Он знал о страданиях бедняков не понаслышке, изведал их на собственной шкуре, и ему казалось, что мир можно устроить лучше. Было совершенно очевидно, что трудовой люд Нью-Йорка не должен голодать, когда на западе, юге и севере раскинулись бескрайние плодородные земли. Не было никакой справедливости в том, что богачи вроде Мастера, опирающиеся на британскую Церковь и британское оружие, жиреют там, где не может найти работу простой человек. Что-то здесь неладно. Что-то нужно менять.

Конечно, если бы городом правили не богачи, а свободные люди вроде него самого и если бы страной руководили не королевские губернаторы, которым нет никакого дела до чаяний колонистов, а избранные представители, то жизнь была бы намного лучше.

Протесты против Акта о гербовом сборе сделали свое дело. Лорд Норт, новый премьер-министр, отменил налоги Тауншенда, кроме чайного, чтобы сохранить лицо. И это, по мнению Чарли, был для «Сынов свободы» удобнейший случай продолжить борьбу. Но городские власти, настроенные старой гвардией – тем же Джоном Мастером, выступили против них. На Боулинг-Грин установили статую короля Георга. «Боже, храни короля!» – твердили все. Из Англии прислали нового сурового губернатора – Трайона, а под начало генерала Гейджа – дополнительные войска. Все вернулось на круги своя. Да что говорить, Монтейн даже запретил сынам свободы собираться в его таверне.

Ну и к дьяволу Монтейна! У ребят появилось свое место для встреч. Они назвали его Хэмпден-Холлом в честь героического английского парламентария, восставшего против тирании Карла I. А что касается Джона Мастера с его оравой, Трайона и генерала Гейджа – пусть вспомнят о судьбе короля Карла. На улицах тихо, зато у Сирса с «Сынами свободы» теперь есть крупная фракция в ассамблее, которая к ним прислушивается. «Все переменится, – угрюмо говаривал за выпивкой Чарли друзьям. – А уж когда это произойдет…»