Читать книгу "Дневник мотылька - Рейчел Кляйн"

Звонок на ужин. Вечно меня что-нибудь прерывает.

После ужина

Увесистый медный запор клацнул и откинулся. Всего-то и было нужно: нащупать защелки по обе стороны замка и надавить на крышку. На меня дохнуло лесом на исходе дождливого дня: влажный, грибной, гнилостный запах. Повсюду налипли черные комья земли. Камешки, палки, остатки листьев, куски трухлявой коры, мшистые кочки, лишайники, скорлупки, соломинки, травинки, цветы, крылатые семена клена, березовые сережки, каштаны, мотыльки с оборванными крылышками, высохшие пауки, серые осиные гнезда, пучки тусклых перьев, клочья шерсти, желтоватые кости, челюсти змеи, раковины улиток, катышки…

Все эти дары земли были зачерпнуты горстями и засыпаны в чемодан. Посредине виднелась вмятина в форме ее тела. Это тело было одновременно и невесомым, и неподъемным. Изголовьем ей служила толстая тетрадь. Я вытащила ее и поднесла поближе к окну, чтобы прочесть. Сотни страниц в синюю линейку. Каждая строчка с обеих сторон листа исписана. Ежедневные записи: время, место, краткое описание погоды — два-три слова, не более, не занимавшее и целой строчки. День за днем. Снег. Дождь. Солнце. Холод. Восточный ветер. Мокрый снег. Жара. Прохлада. Скучно и бессмысленно. Перед моими глазами проплывали семь десятков лет без единой паузы. Никаких тайн ее существования они не содержали.

Эрнесса летела сквозь время, летела стремительно, в поисках таких же, как она. И теперь она вернулась туда, откуда начался ее путь.

Я перелистнула к более поздним записям, ближе к концу тетради:

«Первое мая, Брэнгвин, потеплело». Вот и все! Ее трогала только погода. Она чувствительна к солнечному свету, к дождю, снегу и ветру. Ни слова о сухих волосах Люси в лунном свете или о серебристых листьях плакучих вишен. «Я верю в вечность, я не верю в привидения».

Я выдрала все страницы из дневника и разбросала внутри кофра.

Белые бумажки кружились и опускались на дно, как огромные порхающие мотыльки.

У нее осталось всего несколько страниц. Ей удалось втиснуть столько лет в одну-единственную тетрадь.

Я тоже не вмещаюсь в отведенное пространство. Слова вылезают за поля, сползают со строчек. Почерк у меня такой мелкий, неразборчивый.

6 мая

Время ланча

Сегодня я пропустила математику. Спустившись в репетиторий ровно в 10.45, я дождалась, когда она выйдет. Она показалась в коридоре в 10.53. Ей нужно семь минут, чтобы дойти до школьного помещения и успеть на урок.

После ужина

Как только закончился урок, я пошла в свою комнату. Я пропустила тренировку по софтболу, которая началась в 15.15. Прикрыв плащом форму, я пошла мимо станции в город. Ближайшая заправка находилась возле того самого супермаркета, где мы с Люси покупали наши любимые воскресные медовые булочки. Я сказала заправщику, что за несколько кварталов отсюда у моей мамы кончился бензин. Он продал мне галлон бензина и одолжил пластиковую канистру и лейку, чтобы залить бензин в бак. Пообещав, что все верну, я протянула ему два четвертака. Затем, прежде чем покинуть заправку, я аккуратно обтерла канистру бумажными полотенцами, чтобы от меня не пахло бензином. Сейчас канистра спрятана в кустах по ту сторону Резиденции. Туда никто не ходит. Все оказалось гораздо проще, чем я предполагала. И напрасно я боялась, что не решусь попросить бензина у заправщика.

Полночь

Дни лгут. Правдивы только ночи.

Днем я гоню их, а ночью они возвращаются. Они просачиваются под дверь, заползают в мои сны. Я снова вижу Люси и вздыхаю облегченно — это был лишь сон. Оказывается, ничего не случилось. Мы тянемся, чтобы обнять друг друга, но обнаруживаем, что обнимаем пустоту. Люси хочет, чтобы я ее спасла. Она протягивает ко мне руки, отказываясь сдаваться. Она с шумом втягивает воздух, как будто отвыкла дышать в той странной атмосфере, в которой находится теперь. И всегда появляется Эрнесса. Вокруг черных глаз залегли глубокие тени. Она стоит в стороне и наблюдает, явно забавляясь. С каждой ночью облик Люси все больше тускнеет. Скоро даже во сне я не сумею убедить себя, что на самом деле ничего не случилось.

7 мая

Пятница, конец недели

Мисс Норрис ничуть не удивилась, когда увидела, что я стою у ее двери, зажав под мышкой ручку и дневник. Целый день я протаскала их в портфеле. Все утро мисс Норрис провела у себя. Она, наверное, единственная никуда не пошла, когда завыла пожарная сигнализация. Сирены, машины — все ей было нипочем.

— Я не видела вас сегодня на улице, когда все вышли, — сказала я.

— Но я-то знала, что здесь буду в безопасности. Не могла же я бросить своих птиц. В крайнем случае открыла бы окно и выпустила их.

Я сижу за столом, за которым мы обычно с ней вместе переводим с греческого. Нет ни книг, ни тетрадей, ни ручек, ни карандашей. Только чашка чая и серебряная ложечка на блюдце. Она оставила меня одну — читает в соседней комнате. Я попросила разрешения немножко посидеть тут с дневником.

Пожар потушили, но нам не позволили вернуться в Резиденцию.

Девчонок, стоявших на улице молчаливыми серо-голубыми группами, загнали обратно в школьный корпус. Я выскользнула оттуда и, пройдя через Галерею, мимо общей комнаты пробралась обратно в Резиденцию. Там стояла гробовая тишина. Я поискала глазами, где же мисс Оливо с ее качающейся головой на сморщенной шее, вечно разговаривающая сама с собой? Но кресло надзирательницы было пусто.

Она должна была находиться в своем кофре, как всегда по утрам, до 10.53. Мне надо было открыть запор, убедиться, что она лежит там, — не мертвая и не живая, беззащитная и слабая, надо было воткнуть ей что-то в сердце или обезглавить, как это делается в книгах. Но я не хотела на нее смотреть.

Стремительность огня, вспыхнувшего, едва спичка коснулась горючего, застала меня врасплох. Пламя мгновенно охватило кофр Эрнессы. Внезапный и всепроникающий жар и пламя иссушали мне легкие. Несмотря на желание видеть, как огонь проглотит кофр, я бежала в панике — мне не хотелось сгореть вместе с ней.

Когда снаружи я подошла к остальным девчонкам, те отшатнулись: от меня невыносимо разило гарью. Вся одежда пропахла дымом. Только что, в ванной комнате у мисс Норрис, я пробовала оттереть запах с ладоней, и не смогла. Я мыла и мыла, но он въелся в кожу. По моему закопченному лицу, паленым волосам каждый мог догадаться, кто был причиной пожара. Глаза у меня слезились. Горло было обожжено. Если бы кто-то со мной заговорил, я не смогла бы вымолвить ни слова. Все расступились. Только София пристально посмотрела мне в лицо. Скрестив руки, я встала в стороне и взирала на них, а они не сводили с меня глаз. Кто меня осудит?

Приехали пожарные машины. Сразу четыре. И все отвлеклись на мужчин в черных комбинезонах и защитных касках. Они размотали толстые шланги, выбили ломиками подвальные стекла и принялись заливать пламя, вырывавшееся из оконных проемов. Девчонки, восхищенно затаив дыхание, смотрели, как водяная струя со свистом рассекает воздух. Пожарные быстро справились с огнем. Ему не удалось пробраться дальше подвала. В мои планы не входило поджигать Резиденцию. Пусть стоит вечно. Я уничтожила подвал и репетиционные студии внизу. Я исполнила то, что задумала. Вот только жаль моего фортепиано.