Читать книгу "Странник и его страна - Михаил Веллер"

запустили первый спутник Земли, и мы гордились страшно – мы явно, воочию, были самыми передовыми в мире; а потом второй спутник, с собакой Лайкой, мы собирали марки с ее фотографией, и наша ракета впервые в мире увидела и передала изображение обратной стороны Луны, исторический шаг! а другая ракета достигла Венеры, с ума сойти, фантастические книги! а потом полетел Гагарин, у него развязался шнурок на ковровой дорожке, когда он шел на трибуну Мавзолея отдавать рапорт Хрущеву, и с тех пор все космонавты тщательно завязывали шнурки, а на файф-о-клоке у английской королевы Гагарин съел лимон из чая, и королева также вытащила из чашки свой ломтик и непринужденно сжевала, и с тех пор по этикету за столом английской королевы можно есть лимон из чая: так у нас рассказывали,

рассказывали апокалиптические ужасы про испытания водородной сверхбомбы на Новой Земле, мясное довольствие вдруг полгода выдавали консервированными крабами, они пахли унизительно, только кошка урчала в экстазе, счастливая этой лафой, юмористы-куплетисты Шуров и Рыкунин пели весьма идиотски: «Сто мильонов тонн тротила – чтоб кондрашка их хватила!», мы-то знали, что Ту-104 – это просто мирный вариант бомбардировщика Ту-16, а Ту-114 – это, в свою очередь, гражданский вариант стратегического бомбера под водородную бомбу Ту-95, и вообще все стены санчасти были оклеены плакатами, как вести себя при ядерном взрыве; поддатый офицер – находка для семьи, мы знали от отцов даже то, что в случае наступательного ядерного удара личный состав частей, вводимых в зону прорыва, рассчитывается на двадцать четыре или сорок восемь часов действий, потом их складывают в палатки умирать от лучевой, а дальше задачу выполняют сменившие их свежие части; не раз в застолье и в курилке офицеры возвращались к сорок пятому году и повторяли, что был жуковский приказ «прощупать союзников на вшивость», и двинули мы им только так, отодвинулись и утерлись, да кто нам в сорок пятом мог противостоять! никто и близко не мог! папироса, прищур, жесткая усмешка, военная ностальгия: такая армия, прошедшая такую войну, такая армада, американцы – это нет, не вояки, сопляки, им подавай комфорт, людей жалеют чуть что, это не противник, разве после немцев американцев можно сравнивать? эх, надо было, конечно, проходить танками всю Европу, и никто бы нам тогда не смог ничего сделать, и был бы везде социализм, и никакого НАТО, и опасность войны была бы уничтожена; и когда осенью шестьдесят второго они все исчезли на какие-то маневры, мы лишь поздней узнали, что карибские игры балансировали на грани последней войны, что нас по юному наплевательству никак не впечатлило,

не впечатлило убийство Кеннеди, он далеко и не наш, это типа кино, сквозь трещины запретов жизнь уже стрекала сознание, как крапива: оказалось, что брат деда был комбриг Гражданской войны и расстрелян в тридцать восьмом, а сестра деда отсидела десять лет – и никогда ни словом не обмолвилась, как это было, и дед с бабкой воспитывали их детей и ждали посадки; и никогда дед не рассказывал, за что его орден Ленина и два Красных Знамени, и только после смерти бабки я увидел ее фотографию сестры милосердия в полевом лазарете Первой Мировой войны; уже много позже прорвалось однажды у деда, какой это ужас – всю ночь слушать проезжающие по улице машины и ждать остановки двигателя под домом, вы себе сейчас не представляете, как каждую ночь люди садились, все друзья уже сели,

сели трое космонавтов – а их все не встречает Никита в Кремле и не встречает, что за притча, заболел, может, – а через неделю встречают, и уже не он: Брежнев, Косыгин, Подгорный, – сняли нашего кукурузника «за волюнтаризм»: о, какой свободой, какими радостными надеждами загорелись глупые глаза рабочего класса и особенно трудящейся интеллигенции, не будет больше неуч отпускать дурацкие шутки и учить художников живописи, а писателей литературе, любимцы-куплетисты Рудаков и Нечаев лопались от сатирического восторга: «Вышли, спели что хотели – сами удивляемся!» – им вторил Аркадий Райкин, замахнувшись на наше святое – всепроникающее руководство КПСС: «Партия учит нас, что при нагревании газы расширяются!» – и все смеялись над храброй сатирой, долго смеялись, года полтора, пока длилась инерция глупости и свободы,

инерция глупости и свободы иссякла года через полтора – посадили Даниэля и Синявского, подпольных врагов, тайно печатавшихся на Западе, иуды писательские! но сосланного за полгода до снятия Хрущева Бродского все равно не выпустили; а в армии Особый отдел! а там все знают! а информация протекает, хоть рты всем заваривай! и вот уже на закрытом совещании Политбюро принято решение: политическую бдительность повысить, анекдоты типа армянского радио прикрутить, гайки подкрутить, зад к ремню изготовить, и вообще харэ либерализма, кончилась оттепель,

оттепель началась, когда вернувшийся с Колымы мамин брат по справке об освобождении был прописан в Москве, получил комнату, мы ночевали у него, когда с пересадкой ездили в отпуск на Запад – а Запад это был Советский Союз западнее Урала, к маминым и папиным родителям заезжали мы на две недели, и больной, водянистый, старый брат сказал: я за Никитку правую руку отдам, за то, что он сделал, выпустил людей из лагерей; а потом в пятом классе был первый политический анекдот: «Ну и что, а у вас негров вешают!» – я доложил его семье, придя из школы, и семья рухнула в смысле упала, а если б она послушала, семья, что мы рассказывали в пионерском лагере, она бы вообще никогда не встала: русский всегда побеждал всех, был хитрее и удачливее всех, русский солдат был вне конкуренции по всем мужским и боевым качествам… но бедный Никита Сергеевич Хрущев! как над ним только не издевались анекдоты! над его глупостью, серостью, пустыми обещаниями, помощью неведомым дикарям ради социализма, наивными амбициями и пузом с лысиной: классический фольклорный образ русского дурачка во власти, только без чудесного успеха в делах; подарком, продуктом и итогом пионерского лагеря в наших формирующихся мозгах угнездилась шизофрения,

шизофрения позволяла нам не испытывать никаких неудобств от расколотости мира на два принципиально разных: уже в восьмом классе мы издевались над построением коммунизма, пропускали мимо ушей занудные и пустые доклады партийных бонз, учились танцевать рок и твист, слышали, как работяги с неприязнью называют партноменклатуру «новым дворянством», мы разглядывали в «Огоньке» по дури главреда проскочившую фотографию длинной очереди нью-йоркских безработных: безработным, конечно, плохо, но видно, что когда они работали – так они и сейчас были одеты куда лучше наших родителей, у нас таких вещей и не достать; нас отправляли на картошку, и мы видели убогую жизнь спивающейся деревни, – но все это были частности! которые не могли поколебать наше – не убеждение, нет, знание! – что наша страна самая мощная, богатая и справедливая, наш строй единственный правильный, и будущее за нами: сегодня нам принадлежит Родина – а завтра весь мир! это еще Маркс сказал, и Ленин сказал, а они были величайшие философы, главные мыслители нашей эпохи, да другой философии просто и не было после их торжества в мире, это все знают: они за границей бездуховные барахольщики и стяжатели, а для нас главное – Родина, и мы строим новый мир, мы – лучшие,

мы – лучшие – вступали в пионеры, твердо зная, что достойные и правильные люди нашего возраста только так и должны; мы вступали в комсомол, ибо все самое лучшее, самое героическое, самое главное в нашем возрасте – было в комсомоле: уходили комсомольцы на Гражданскую войну, шесть орденов на груди Комсомола, как закалялась сталь, молодая гвардия, орленок, орленок, взлети выше солнца, бурю встречает, бровей не хмуря, двадцатилетний моряк, комсомольская путевка, Партия сказала – Комсомол ответил: «Есть!», улица младшего сына, повесть о Зое и Шуре, комсомольский набор, комсомольский призыв, учиться, учиться и учиться,