Читать книгу "Сталин. Наваждение России - Леонид Млечин"

Славу победителя в войне он ни с кем делить не хотел.

Осенью 1945 года из служебного сейфа маршала Жукова госбезопасность изъяла личные записи маршала. Сталин позвонил ему:

— Вы что, собираетесь писать историю? Не надо. Пусть этим занимаются историки, когда мы умрем.

То же самое он сказал маршалу Василевскому:

— Писать мемуары сразу после великих событий, когда они не успели прийти в равновесие и не остыли страсти, рано. В этих мемуарах не будет должной объективности.

Сталин сделал так, что ветераны войны перестали носить ордена. Сказал, что пора гордиться орденами, полученными за восстановление страны. Вождь отменил празднование дня победы над Германией, вместо 9 мая выходным сделали 1 января…

Вождю многое хотелось забыть. Он потому и пленных загнал в Сибирь, чтобы они не рассказывали, как все было, не напоминали о поражениях, о том, как миллионы людей попадали в окружение. Меньше всего Сталин хотел отвечать на недоуменные вопросы вернувшихся домой победителей: почему победа далась такой дорогой ценой? Как Германии удалось захватить полстраны? Кто допустил немцев до Москвы и Волги?

С июня по ноябрь сорок первого каждый день страна теряла на фронте двадцать четыре тысячи человек. Из них примерно семнадцать тысяч убивали, семь тысяч ранили. Иначе говоря, каждый день армия лишалась двух дивизий.

В конце войны, с января 1944 по май 1945 года, когда побеждали, теряли чуть меньше — по двадцать тысяч солдат и офицеров в день. И структура потерь была иной: пять с небольшим тысяч убитыми, четырнадцать тысяч с лишним ранеными.

Сам Сталин сказал, что в войне погибло семь миллионов советских людей. Вождь терпеть не мог говорить о потерях, запрещал писать о них. Когда гибли известные военачальники, не разрешал публиковать некрологи:

— Слишком много потерь. Не будем радовать Гитлера.

Сколько же на самом деле погибло в Великой Отечественной? Споры между историками, военными и демографами идут и по сей день.

Хрущев признал, что погибло больше двадцати миллионов. При Брежневе подсчетами занялась комиссия, которую возглавлял заместитель начальника генерального штаба генерал-полковник Сергей Матвеевич Штеменко. Закончив работу, он доложил министру обороны маршалу Андрею Антоновичу Гречко:

«Принимая во внимание, что статистический сборник содержит сведения государственной важности, обнародование которых в настоящее время не вызывается необходимостью и нежелательно, сборник предполагается хранить в генеральном штабе как особый документ, к ознакомлению с которым будет допускаться строго ограниченный круг лиц».

Эти сведения были обнародованы только в горбачевские времена, когда стало возможным определить цену победы. Цифры потерь в войне, по данным генерального штаба, таковы. Безвозвратные потери Красной армии — 11 миллионов 944 тысячи 100 человек. А в целом страна потеряла 26 миллионов 600 тысяч человек. К убитым нужно бы прибавить и искалеченных. Из каждых ста мобилизованных двадцать восемь стали инвалидами.

Кроме того, осенью сорок первого немецкие власти начали отправлять в Германию работоспособное население оккупированных территорий. За годы войны вывезли пять с лишним миллионов человек.

Демографы и историки полагают, что окончательная цифра потерь нуждается в уточнении. Но есть непреодолимые препятствия в выяснении истины.

Командиры и политработники Красной армии имели удостоверение личности. А рядовых бойцов и младших командиров лишили личных документов. В 1940 году нарком обороны Тимошенко отменил красноармейские книжки для рядового и младшего командного состава действующей армии. Правда, приказом наркомата обороны 15 марта 1941 года было утверждено «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной армии в военное время». Каждому красноармейцу должны были выдать медальон с пергаментным вкладышем, на котором указывались фамилия, имя и отчество, воинское звание, год и место рождения, адрес семьи.

Но обеспечить медальонами весь личный состав не успели.

17 ноября 1942 года медальоны отменили. Это еще больше затруднило учет потерь. Если бойцы гибли, а рядом не оказывалось сослуживцев, способных их опознать, то хоронили убитых безымянно, в братской могиле (а во время отступления просто бросали на поле боя), и получалось, что красноармеец пропал без вести.

Без вести пропавшими числились сотни тысяч — с большой долей вероятности можно сказать, что они погибли в первые месяцы войны, но документов у них не было.

Самое отвратительное состоит в том, что в армии не было воспитано уважение к павшим. Офицеры и политработники не считали своим долгом хотя бы похоронить по-человечески убитых подчиненных. А что такое армия без солдатского братства, без готовности вытащить раненого с поля боя и отдать последние почести павшему? С каким настроением поднимается в атаку боец, если не верит, что его хотя бы достойно похоронят и позаботятся о семье?..

В декабре 1941 года заместитель наркома обороны Лев Мехлис подписал директиву «О наведении порядка в погребении и учете погибших в боях военнослужащих»:

«Главное Политуправление Красной Армии располагает фактами, когда многие командиры и комиссары действующих частей не заботятся о том, чтобы организовать сбор и погребение трупов погибших красноармейцев, командиров и политработников. Нередко трупы погибших в боях с врагом за нашу Родину бойцов не убираются с поля боя по нескольку дней и никто не позаботится, чтобы с воинскими почестями похоронить своих боевых товарищей, даже тогда, когда имеется полная возможность».

Сталина же раздражало не отсутствие заботы о памяти погибших, а плохо налаженный учет личного состава. Убитые ввиду своей бесполезности его не интересовали, но дурно налаженная статистика мешала работе военной машины.

12 апреля 1942 года он подписал новый приказ:

«Учет личного состава, в особенности учет потерь, ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно… На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых. Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истины».

Писатель Виктор Петрович Астафьев, прошедший всю войну, вспоминал:

«Видел на Житомирском шоссе наших солдат, разъезженных в жидкой грязи до того, что они были не толще фанеры, а головы расплющены, — большего надругательства человека над человеком мне видеть не доводилось. Отступали из Житомира, проехались по людям наши машины и танки, затем наступающая немецкая техника, наступая в январе, мы еще раз проехались машинами и танками по этим трупам…»

Поэтому так много оказалось неопознанных тел. И по сей день находят останки бойцов, но поздно! Часто уже невозможно выяснить, кто это, поставить памятник, сообщить родным…

А Виктору Астафьеву не простили его романов и статей о войне.

«Получая письма с угрозами выковырять мне последний зрячий глаз, уцелевший на войне, от злобствующего быдла и читая оголтелые статейки отставников в красноярской патриотической газете, самозванно поименованной народной, о том, как они, патриоты, как только вновь завладеют властью, всех неугодных им людей на лесоповалы пошлют, я ничему уже не удивляюсь, — с горечью писал Астафьев в очерке «Заматерелое зло». — Да и как удивляться, если общество, пройдя лагерную выучку, а лагерем была вся страна, творит не просто преступления, но преступления изощренно-эстетического порядка…»