Читать книгу "София и тайны гарема - Энн Чемберлен"

Но… этот пылающий огонь сжег ее тело…

И его возлюбленная больше уже не будет цвести…

«Я знаю, что все наши слезы бессильны нам помочь — наша любовь так же невозможна, как любовь облака к саду за высокой каменной стеной. Мы никогда не сможем заключить друг друга в объятия. Только один раз, Абдулла… иначе я умру…»

Я онемел, слова не шли у меня с языка. Словно пришибленный, я молча поставил оба цветка в китайскую вазу. Воля моя таяла, как воск. Больше того, я обезумел настолько, что принес своей госпоже то, что до этого стояло в вазе — лист платана, нивяник и ветвь кипариса. Пусть, если захочет, хранит их у себя. Но в душе я дал себе клятву, что это первое серьезное испытание моей преданности своему долгу, как я его понимал, останется и последним. Да, тогда, на Хиосе, она подверглась уже испытанию — более страшному, чем когда на нас напали разбойники, но теперь я чувствовал, как с каждой минутой крепнет моя решимость остаться верным себе и тому, чего требовал от меня долг. С этой минуты я каждую ночь буду стоять на страже, глаз не спущу с нашего гостя. Я буду неусыпно следить за ним, но сделаю все, чтобы ноги его не было на половине моей госпожи. И, что самое главное, я узнаю, что он задумал, рискнув нарушить мир и покой нашего дома и запятнать честь моего господина.

Вскоре я увидел его. Широкоплечий и сильный, Ферхад молча стоял перед вазой, погрузившись в какие-то свои мысли, и не видел меня. Я затаил дыхание, с интересом наблюдая за ним. Кончиком пальца он нежно обвел один за другим лепестки стоявшей в вазе розы. Вдруг сердце мое сжалось от страха было при мысли о том, как же тяжела задача, возложенная на евнуха! Ведь ему, в сущности, приходится бороться с собой куда чаще, чем другим мужчинам, я имею в виду тех, кто в отличие от меня и мне подобных продолжают оставаться мужчинами. И я дал себе зарок после возвращения моего господина воспользоваться первым же удобным случаем и попросить у него в помощь двух-трех человек.

Признаюсь честно: то, что я испытывал тогда, был страх. Страх потерять свое высокое положение. И еще, конечно, ревность. Я завидовал этому человеку, безумно завидовал тому, что было у него и к чему он, должно быть, привык, и чего нет и не может быть у меня — его могучим мускулам, его закаленному в битвах и сражениях телу. Господи помилуй, я завидовал даже тому, как он пил! Зависть и злоба, ядовитая желчь волной поднялись у меня по спине, защекотали шею, а потом, юркнув под тюрбан, ударили в голову, затопив мозг, и принялись копошиться в нем, словно полчища вшей.

Видимо, почувствовав на себе мой взгляд, молодой Ферхад повернулся ко мне. На лице его сияла улыбка, в глазах не было даже намека на злобу или недоброжелательство. Какое-то время он смотрел мне в глаза. Может быть, ждал, что я принесу еще одно послание моей госпожи? Увы, у меня в руках ничего не было. А может, мне показалось, и он ничего не ждал от меня, потому что из нас двоих именно он первый решился заговорить, обрушив на меня целый ворох новостей, от которых у меня, признаться, потемнело в глазах.

— Султан Сулейман мертв, — объявил он. — Да будет Аллах милостив к его душе! Он был великий человек!

Едва шевеля онемевшими губами, я беззвучно повторил за ним эти слова.

— И когда же случилось это несчастье? — спросил я, наконец, когда снова обрел возможность мыслить ясно.

— За неделю до того, как я появился в вашем гостеприимном доме.

Какие же железные нервы нужно иметь, чтобы прожить тут несколько недель и ни разу не обмолвиться об этой тайне?! На несколько минут я даже потерял дар речи. Признаться, это поразило меня куда сильнее, чем сама весть о смерти великого султана.

— Думаю, пришло время все вам рассказать, — продолжал Ферхад, — поскольку султан Селим, три ночи назад вернувшийся в столицу из Кутахии, слава Аллаху, теперь уже крепко держит бразды правления в своих руках.

— Принц… то есть я хотел сказать, султан Селим… вернулся в Константинополь?! Просто ушам своим не верю! Все так странно! Ты не ошибся? Может быть, тебе неизвестно, что госпожа, которой я служу, его дочь. А я точно знаю, что она до сих пор не получила от него весточки.

— Значит, не время, — сурово бросил Ферхад. — Разве можно подвергать женщин опасности, рассказывая то, что им не положено знать? Одному Аллаху известно, какую беду они могут навлечь на себя, если им станет известно слишком многое? Но теперь, думаю, все уже позади, и я могу без опаски рассказать тебе об этом, ведь Селим уже уехал. Да, да, он уехал вчера на рассвете под охраной небольшого вооруженного отряда и сейчас уже далеко.

— Селим вернулся в столицу и снова уехал, а мы ни сном, ни духом не подозревали об этом?!

— Мне хорошо известно, что в жилах твоей госпожи течет кровь тех, кому мы обязаны повиноваться. И что ее это касается в первую очередь, я тоже знаю. Поэтому-то я рассказал тебе обо всем, как только почувствовал, что имею на это право. И все же что-то подсказывало мне, что лучше выждать, пока новый султан возьмет власть в свои руки и сможет помешать своим врагам связаться с армией прежде, чем он сам доберется туда. Но даже сейчас в столице об этом событии еще никто не знает. Поэтому я прошу — сделайте все, чтобы ваша прислуга болтала об этом как можно меньше, иначе весть о смерти султана облетит Константинополь с быстротой степного пожара.

Я молча кивнул.

— Надеюсь, вы передадите своей госпоже мои глубочайшие сожаления по поводу смерти ее деда. Сообщите ей также, что я день и ночь молюсь о том, чтобы Аллах в своей неизреченной милости защитил и благословил всю ее семью, и что я счастлив служить ее отцу теперь, когда он занял престол своего отца. — Все это было сказано достаточно сухим и официальным тоном — как это принято в подобных случаях, — но по глазам его я догадывался, как много он хотел бы сказать… если бы осмелился.

Я снова кивнул, давая понять, что передам госпоже его соболезнования, хотя и без того уже догадывался, что притаившаяся за резной решеткой у окна Эсмилькан не упустила ни единого слова.

— Но ведь султан — да будет Аллах милостив к его душе! — находился в Венгрии, направляя свое войско против неверных, — неуверенно возразил я, еще раз хорошенько обдумав то, что только что услышал. — И, конечно, все, кто был с ним в этом походе, хорошо знали, что их предводитель мертв. Как же можно было надеяться утаить от них эту тайну?

— Наш господин Соколли-паша не только храбрый, но еще и очень осторожный человек, — объяснил Ферхад. — Ангел смерти слетел на Сулеймана, когда повелитель правоверных отдыхал в своем походном шатре. Все произошло очень быстро. А армия его в это время вела осаду небольшой горной крепости Зигет. Великий визирь, на плечи которого легла вся тяжесть печальной ноши, мгновенно сообразил, что стоит только известию просочиться наружу, как войска тут же откажутся сражаться, осада будет снята, солдаты разбегутся и отправятся по домам — выжидать, как все обернется. Как ни крути, любая осада, закончившаяся столь плачевно, и бесславное возращение домой — позор для любого правителя. Думаю, это не самый лучший способ начать свое царствование, тем более для человека, кому на роду написано наследовать владыке Сулейману. А ему и без того придется несладко: теперь любой будет сравнивать его с великим предшественником, да упокоит Аллах его бессмертную душу!