Читать книгу "Сорок роз - Томас Хюрлиман"

— Ты ошибаешься, дорогой. Папá давно умер.

— Умер?

— Да.

— И живет?

— Нет, конечно.

— Но шаги, Мария, шаги! Ты разве не слышишь? Семь туда, семь обратно…

Собственный муж стал для нее совершенно чужим, чудной в желаниях и до того сентиментальный, что запоздалый мотылек, круживший в сером осеннем свете за окнами гостиной, трогал его до слез. Порой он среди ночи хватался за телефон, вызывал шофера и требовал, чтобы его немедля отвезли в столицу, на экстренное заседание кабинета. Раз-другой черный лимузин приезжал, а потом уже нет, и экс-министр в тапочках и нижнем белье тщетно стоял студеной зимней ночью перед домом. Стоял выпрямившись, в величавой позе, зажав под мышкой черную папку, подарок представителей обувной и кожевенной промышленности, и водрузив на безрассудную голову унаследованный от тестя цилиндр, крытый нитролаком, предназначенный на случай торжественных похорон для кучеров, для несущих гроб и для политиков. Такой вот ночью, когда бушевала снежная буря, порыв ветра отрезал ему путь к отступлению, украшенная гербом дверь с лязгом захлопнулась, а воспользоваться звонком он, увы, не догадался. Или боялся разбудить старого еврея? Так или иначе он двинулся в снежную круговерть, наткнулся на бетонную стену «Баронства» и, видимо воображая, что находится в горах своего детства, сумел вместе с папкой, цилиндром и тапочками влезть на балкон к Адели. Долго ли он там лежал, задним числом установить не удалось, но уже на рассвете Адель услыхала жалобный мяв, открыла балконную дверь и впустила умирающего Кота.

В десять утра вдова появилась у Перси, спросила о Феликсе, была очень мила с Сюзеттой и Софи и заверила мадам Мюллер, что и в последние дни Макс не раз повторял, как его радует почетное членство в яхт-клубе. Мадам Мюллер разрыдалась, а Перси, у которого от растроганности потекла тушь с ресниц, торжественно произнес:

— Он будет жить в нашей памяти.

— Спасибо, дорогой, как прекрасно вы сказали.

Вместе с Феликсом он проводил ее к выходу.

— После похорон состоится небольшой прием в узком кругу. Только мой брат и несколько близких друзей, барон, Адель фон Губендорф и доктор Фокс. Если у вас найдется время, буду счастлива видеть и вас тоже.

Утро в ателье / Вечер в «Гранде»

Мария распахнула ставни, потом закрыла окно, подняла руки, взялась за гардины — тонкая прозрачно-белая ткань с легким шорохом сомкнулась у ног. Таков был ежеутренний ритуал, повторявшийся возле каждого окна. Возле третьего и последнего она остановилась, не стала его закрывать. Дымка испарений отодвинула горы вдаль; берега мягко обнимали блеклое озеро. Было 29 августа, день ее рождения, погода хорошая, а стало быть, важный вопрос — что надеть? — можно считать решенным. Сегодня она наденет платье от Пуччи, по-летнему легкий вечерний туалет лучших ее времен.

— Ты хорошо спала, Луиза?

Никакого отклика, разумеется.

Мария сунула в тостер два ломтика хлеба, а пока старомодный хромированный прибор тихонько гудел и дымил, отошла к кухонному окну. Ждала посыльного с цветами? Нет, он давно на кладбище, как Макс и ее сын. Сегодня вечером она польет цветы на могиле. Потом сядет на круговую скамейку под большой липой, подождет, пока из городка придут Перси и Феликс, его пудель. Перси — единственный, с кем она еще регулярно виделась, и ее не оставляла надежда, что в один прекрасный день он вернется к живописи и все-таки реализует свой большой талант, который наверняка не угас.

Выпив чаю с тостами, намазанными тоненьким слоем масла, она прошла в ателье. Мальчуган успел очистить его от хлама, и иной раз в разгар лета или зимой, полное снежного света, оно вновь становилось таким же просторным, как в ту пору, когда пятилетняя Марихен подала умирающей маман ручное зеркало. Огромный зал, словно церковь, и совершенно пустой, если не считать старого кресла, в котором сначала сидела маман, потом папá, потом ее сын.

Здесь, у высокого окна, она и устроилась.

Приятное место, словно на прогулочной палубе океанского лайнера, и ей ничуть не мешало, что дурацкие буковки в романах маман все больше мельчали и уже почти не отличались от коричневатых пятнышек, усеивавших самые лучшие пассажи. Мария вслушивалась в тишину, размышляла о жизни, грезила. Порой так проходил целый день, случалось даже, что за этими раздумьями она забывала полить цветы на кладбище.

С тех пор как мясник оказался прикован к инвалидному креслу — несколько лет назад в горах с ним произошел несчастный случай, — пуделей Перси никто не травил. Но облака парикмахерских спреев портили им шерсть, да и легкие, наверно, тоже, и почему-то у Марии было недоброе предчувствие, что нынешний Феликс — последний. «Повесьте парикмахерский халат на крючок, — советовала она Перси, — и начните еще раз, с самого начала».

«Как художник?»

«Да, Перси. Мы не должны попусту растрачивать свои таланты. И поверьте, с тех пор как существует наше ателье, оно только и ждет, чтобы пришел художник, установил холст на мольберте и начал работать».

Нет, в дверь никто не звонил.

В их дверь никто больше не звонил, и если хорошенько подумать, то она даже не уверена, идет ли дело к весне или к осени, ее дни похожи один на другой, в том числе и дни рождения. Но для нее это не проблема, ведь они всегда походили один на другой, особенно сорокалетние юбилеи, все повторялось, будто некий ритуал, утром посыльный с цветами, а вечером прием, утром Луиза, а вечером зловещий непотопляемый фрегат, старуха Гранд, всенепременно расспрашивавшая молодую маму о сыне. Он уже ходит в детский сад?

В школу.

Уже в школу?

В гимназию.

Поначалу букет принимала Луиза, однако год от года ей становилось все труднее после звонка посыльного встать с табурета, и в конце концов, еще до болезни мальчугана, эта задача оказалась ей вообще не по силам. А как-то раз, Мария отчетливо помнила, они втроем сидели на террасе: она, мальчуган и Адель. Умирающий полулежал в подушках, ноги ему укутали пледом, и под маркизой было так же уютно, как много десятилетий назад, когда выздоровевшая Мария в белых чулочках и лаковых туфельках вогнала в краску влюбленного Лаванду. Но все-таки эти сорокалетние юбилеи были похожи один на другой как две капли воды, почти одинаковы, и в итоге от всех дней рождения остался один-единственный, чудесное воспоминание…

Ах, Мария, ну наконец-то.

Спасибо за розы, любимый.

Доставили вовремя?

Нынче они просто чудо.

Под стать царице роз.

В смокинге он выглядит потрясающе, высокий, статный, умудренный опытом, зрелый — настоящий аристократ. Идем?

Идем!

Раскланиваясь во все стороны, они прошли в ресторан, где сам главный администратор проводил их к столу. Ах, какой приятный сюрприз, какой изумительный подарок ко дню рождения — вы, Номер Первый, за моим столом!