Читать книгу "Судьба и другие аттракционы - Дмитрий Раскин"

Объятие. Запах отца, его волос, его кожи. Оказывается, Арбов помнит. Он подносит тонкую, будто лист бумаги, ладошку отца к самым глазам. Вздувшаяся, будто перетруженная вена, узловатая, от запястья по тыльной стороне ладони до самых пальцев — ее не было раньше. Ее пульсация под губами Арбова.

Эти их слезы без слез.

11

Лидия не ожидала, что проснется так рано. Пятна света легли на стену, что над кроватью, на спинку самой кровати, на ее лицо. Они и разбудили. Вчера еле доползла до постели, сил уже не было проверить штору, задернуть. А вдруг это и есть тот самый свет?! Уже?

Лидия встала. Она готова. Ей страшно. Страх и предчувствие чуда заполняют ее целиком. Она не сразу поняла, что плачет. Тут же отвлеклась от своих слез, от самой себя.

Ей вдруг неважно, что ее ждет — радость ли, жуть — всё, что будет, будет настолько больше самой Лидии. Это ее ново е будет несоизмеримо с нею самой. Радость ли, счастье, ужас — всё это будет теперь в пользу глубины. А из глубины всегда возникает свет. Она поняла это вдруг. И ей стало легко, вот так вот, заранее. Она подошла к окну. В саду Арбов говорит с каким-то стариком, они держат друг друга за руки. Лидия поняла — у него началось.

Всё, что было у нее за жизнь неправильного, неправедного, бездарного, — это всё отпускает ее сейчас — она физически ощущает, будто какая-то ладонь разжалась и она на свободе, в усилии вверх, в чудо, в таинство, в… она не знает, да это сейчас и неважно. Благодать, благодарность — это всего лишь слова, что вертятся, мешаются в голове, она там, где не надо слов.

Встанут ли пред ней, обретут плоть тени прошлого, или, напротив, образы будущего, пусть даже такого, которого не будет никогда, потому как ей не дано, ее не хватит — она будет каяться. Но всё это: тени и образы только частность чуда, она поняла это сейчас — и потому покаяние будет светлым, очищающим, ей посильным. Покаяние, которого так боялась.

То, что важнее, глубже минувшего и грядущего — но предчувствие чуда перекрыло это — об этом потом. Она вернется потом. Не забудет, вернется… Чудо, в которое она никогда не верила, которого не ждала, не просила — или это ей мнилось так?! Аттракцион разобрался в ней лучше её самой? И слава Богу. А она-то еще не доверяла ни управляющему, ни… Новая волна предвкушения: сейчас начнется, произойдет… сейчас. Она сама по себе уже была счастьем.

Не началось. Не произошло.

В этот день с ней не произошло ничего вообще.

12

Курт Ветфельд проснулся едва рассвело, он вообще-то сова, да еще после вчерашнего непомерно длинного, нервного дня, но вот уже на ногах и прекрасно себя чувствует. Чувство такое, что кровь, душу, лимфу, вообще всё ему обновили будто. Это от горного воздуха? Он приехал сюда, где они с Марией были счастливы. Отель назывался «Пушкин». Он теперь «Romance», да? Их компания вчера была там, в ресторане. Но он пойдет сегодня один. Это совсем другое. Это будет впервые, а все их вчерашние со словесами на веранде ресторана не в счет.

Он вернется в Штаты как раз к годовщине ее смерти. Она хотела, чтобы он вспоминал о ней легко, с улыбкой. В это утро ему удалось. Потому что время? Какая глупость, что время лечит — оно только лишь притупляет, примиряет, может быть, но не с потерей, а с бесчеловечностью самого времени…

С нею прожито… Они прожили вместе целую жизнь. Если б можно было торговаться с судьбой или с чем там… он бы хотел вместо нее. Это не поза… Он так хочет сейчас. А вот тогда, когда Мария умирала?! Сейчас он пользуется теми преимуществами жизни, которые живые всегда считают своим законным правом пред мертвыми. Но вкуса, сока нет. Он потребляет жизнь по привычке, по инерции. Из принципа? Он знал, догадывался тогда, что всё это не будет иметь смысла. Но чтобы настолько!

Но что ему смысл? Ему нужна Мария. А те промежуточные женщины, что вроде как были после — изменить Марии с ними? Измены не получилось — только лишь механические упражнения по умножению бессмыслицы.

Его тоска по ней… Сегодня она настолько светлая, что в самом деле веришь в милосердие Божие.

Если б Мария не затянула с операцией! Но она настолько упряма. Она боялась инвалидного кресла после. Он бы сейчас возил ее по дорожкам всех этих парков — она бы была. А он не настоял.

Он где-то читал, что сама боль утраты наделяет новым бытием пронзительным, чистым. Это только слова. Это для тех, кто упивается болью при всей своей неискренности.

Если б у них с Марией был ребенок!

Длительность счастья он принимал как должное. Он был поверхностен и в своей благодарности судьбе и в своих претензиях на понимание ее логики.

В это утро всё дышит жизнью, предвещает, предчувствует жизнь… Что-то так и не дано, не дается жизни, миру, бытию — самое главное, может, так никогда не удастся им. Но то, что выше бессмыслицы, смысла ему-Курту вдруг стало по силам сейчас. Не награда, не избранность — избави боже — способ такой хоть сколько-то быть. Как здесь неуклюжи слова, как они здесь избыточны. Мария хотела, чтобы он вспоминал о ней с улыбкой.

13

— Может быть, всё-таки сядем. — Арбов пытается усадить отца на лавочку.

— Мне так интересно стоять, — отвечает отец. — Я давно уже не… — он улыбается своей всегдашней улыбкой.

— Тебе тяжело? — Арбов гладит его плечи, пальцы помнят острые выступы его ключиц, только они стали еще острее. Косточки стали тоньше.

— Думаешь, это вредно для здоровья? — пытается пошутить отец в своем стиле, но всё-таки садится на скамейку, замолкает.

Арбов остался стоять, он хочет, чтобы лицо отца было так вот, прямо перед ним.

— Мы так много не успели друг с другом, — наконец говорит отец. — Нам всё время мешала жизнь.

— То есть это шанс? Милосердие? Я…

— Я не знаю, — останавливает его отец. — Как ты думаешь, — он показывает дрожащим пальцем на свою грудь, — что всё это?

— Неважно. Главное, ты есть.

— Да, да, — кивает отец, — это всё, — он показывает, пытается показать рукой вокруг, — снова есть. Пусть ненадолго. Не перебивай, я почему-то знаю, что ненадолго. Думаешь, это вторая попытка?

— Вряд ли, — Арбов не ожидал, что скажет это.

— Она была бы бессмысленна, — кивает отец. — А хоть бы и смысл. Выбирать сейчас еще какие-то крохи у судьбы? Что-то переиначивать, подправлять в ней, — он усмехнулся. — Задним числом… Не до пустяков… Да не до главного.

Он пытается подняться. Арбов подхватывает, помогает, получается объятие.

Простившие друг другу всё. Всё друг другу сказавшие без единого слова.

После долгой громадной паузы отец попытался:

— Как у тебя… всё сложилось?

— Это неважно, папа. Это неважно.

— Ты знаешь, этот мой, — он ищет слово, — опыт небытия.