Читать книгу "Алая нить - Лариса Райт"

Бывает, однако, что молодежь (пожилые не рискуют экономить таким способом) разыгрывает тщательно отрепетированный спектакль: те, кто оказался возле кабинок, начинают задирать друг друга, вынужденно отвлекая внимание охраны от турникетов. Случаются и удачные экспромты: видя, что их незадачливого друга намереваются остановить, некоторые особо талантливые актеры мгновенно скрючиваются и начинают стонать от приступа внезапной боли в животе, которая, несомненно, улетучится без следа, как только их товарищ окажется в кабинке высоко над землей.

За свою многолетнюю практику Курт Браухт уличал и одних, и других, и третьих. Но с тем, что он увидел сегодня, смотрителю раньше сталкиваться не приходилось. Он никак не ожидал, что кто-то рискнет облапошить его в тот момент, когда погода заставляет рассосаться очередь у подъемника, а каждый решившийся пройти оказывается лицом к лицу с охраной.

Сейчас он сказал бы, что девушка с первого взгляда показалась ему странной. И если сразу Курт не мог объяснить, чем именно она отличалась от других, то теперь, глядя вслед удаляющемуся по тросу стакану, он понимает: у девушки нет лыж. То есть сначала это не выглядело чем-то необычным. Она поднялась по ступенькам, смерила его невыразительным взглядом и встала у турникета, изучая, точнее, делая вид, что изучает тарифы и правила пользования подъемником. Естественно, через какое-то время Курт потерял к ней интерес. Зачем одинокому человеку без лыж и ботинок бежать к фуникулеру? Теперь, наблюдая за ускользающей кабиной, он задает себе именно этот вопрос и никак не может найти достойного объяснения действиям незнакомки. Смотритель слишком поздно заметил внезапный рывок девушки. Конечно, он выскочил из своей будки. Он даже грозно закричал: «Стой!» Но удивление от произошедшего настолько превосходило возмущение, что он позволил себе замешкаться, а девушке – ускользнуть.

«Ничего страшного, – успокаивает себя Курт, – в конце концов, сорок евро за целый день катания по склонам и столько же – только за панораму снежных вершин – цена неравнозначная». Ски-пасс так и называется потому, что служит пропуском для катания на лыжах. Дамочка на них явно становиться не собирается, значит, и билет ей ни к чему. А что она, собственно, намеревается там делать?»

Курт подходит к краю посадочной площадки и в задумчивости смотрит на горы. Тяжелые синие тучи все ниже. Совсем скоро они положат свою ношу на макушки трасс, туман могучей поступью захватит в свой плен разноцветные флажки, нашептывая им страшную сказку о приближающемся снегопаде. Через какой-нибудь час подъем прекратится, фуникулер будет работать только на спуск – и этой мадемуазели, хочет она или нет, придется вернуться и встретиться со смотрителем лицом к лицу.

11

Затылку стыдно. Он чувствует на себе гневный взгляд обманутого смотрителя и очень старается отправить вниз подобие сожалеющих волн. Оборачиваться Соня не решается: у охранника и так было достаточно времени, чтобы ее запомнить, а позволять ему лишний раз любоваться на себя она не хочет. О том, как спускаться, Соня пока не задумывается. У нее нет плана. План есть у тех, кто прислал ей по Интернету строгие инструкции, которым она должна неукоснительно следовать, иначе ее грозят оставить без денег.

Первым пунктом значилось прибытие в Ишголь. Здесь не возникло никаких затруднений. Зальцбургский поезд доставил Соню до Инсбрука, где она пересела в электричку, следующую к Боденскому озеру. Соня вышла в Тироле на вокзале Ландека и устроилась в теплом автобусе, курсирующем по долине Панцнау. У нее было достаточно времени для сомнений в перспективности своей авантюры. Ей не давали никаких гарантий. Ей не хватило твердости для того, чтобы вступить с покупателями в переговоры и попросить аванс, хотя она догадывалась, что серьезные мошенники никогда не забудут себя обезопасить. Соню явно никто не считал бывалым преступником: ей пообещали перечислить деньги на открытый благотворительный счет после получения партитуры, и она поверила, надеясь на порядочность тех, кто заключил с ней сделку. Конечно, она не переставала размышлять о возможности обмана. Думала об этом в автобусе, думала, приближаясь к фуникулеру Сильвреттабан в центре города, думала, думала, думала… Но придумать ничего не могла.

Оказалось, сообразить что-то, и немедленно, просто необходимо. Следующим шагом в инструкции был подъем к вершине Центральной зоны катания Идальп, но вежливая австрийская служащая, обычно снабжающая недешевыми ски-пассами всех желающих, с сожалением сообщает Соне, что в ближайшие несколько часов продавать билеты на сегодня она не будет, так как надвигается непогода. Те, кто приобрел карточки заранее, все еще могут подняться, однако смысла в этом она не видит, так как скоро всем придется спускаться назад.

Соня поднимает глаза к небу и ежится. Небо зловеще чернеет, словно в насмешку. «Было бы странно, если бы природа благоволила тому, что я собираюсь предпринять», – объяснила себе настроение высших сил историк, «пишущая рукой Моцарта».

Некоторое время она крутится у входа на подъемник, робко спрашивая у немногих смельчаков, кто все же намеревается подняться в горы, не согласится ли кто-нибудь продать ей свою карточку. Собственно, получить что-либо еще кроме недоуменных отказов она и не рассчитывает. Соня примиряет себя с мыслью, что для большой аферы ей придется прибегнуть к малюсенькому обману, торжественно обещает себе обязательно внести в кассу цену билета по возвращении и отправляется усыплять бдительность охраны.

Наконец она позволяет себе развернуться внутри кабины. Смотритель остался далеко внизу – и уже не сможет ни помешать прибытию на Идальп, ни смутить укоряющим взглядом. Соня смотрит вниз. Отсюда, с полуторакилометровой высоты, все кажется крохотным – деревья, машины, дома, дороги, вся земля. И от этой всеобщей ничтожности проблема, что неотступно следует за Соней, что тащит ее вверх, что не позволяет возвратиться назад, разрастается внутри громадными, кривыми ветвями омерзения к самой себе. Оставшийся внизу мир кажется узким и мелким по сравнению с той драмой, что должна разыграться под небесами.

Соня разворачивает листок, чтобы еще раз свериться с указаниями неведомого заказчика. До назначенного времени – еще целый час, который велено провести за резным деревянным столиком кафе в горной гостинице. И съеденный кусок ничем не примечательного яблочного штруделя покажется ей самым вкусным, и необычайно ароматной станет чашка двойного эспрессо – последнего напитка, который она выпьет, оставаясь честным человеком.

12

– Собакой быть, конечно, хорошо, но женщиной все же лучше, – Катарина щелкает спящего на соседней подушке Барни по носу. – Скучная у тебя жизнь, малыш: поесть, поспать, погулять, поиграть – одни инстинкты. Ни сомнений, ни раздумий и ни мысли. С одной стороны – обзавидоваться, а с другой, ты уж меня извини – и врагу не пожелаешь. Нет ничего лучше эмоций, потому что пока они есть… А знаешь ли ты, что это значит? Что происходит, пока они существуют, пока человек что-то чувствует? – Катарина садится в кровати, обнимает сонную собачью морду и ласково треплет: – Это значит, что я живу, понимаешь? Я живу, я не умерла, я есть. Я думала, что меня нет, а я есть.