Читать книгу "Эффект Ребиндера - Елена Минкина-Тайчер"

– Лева, дорогой, только не смейтесь, меня привело страшно важное дело! Вы ведь знаете нашу историю, как мы нашли документы, про мою бабушку Киру Дмитриевну, про маму? Понимаете, бабушкина сестра Валерия Дмитриевна все время вспоминает, что ее мама, значит, моя прабабушка Анна, говорила о каком-то семейном проклятье. Вроде бы на нас, женщинах из рода Катениных, лежит ужасный грех. Звучит, конечно, глуповато, и Нюля не верит, но… Понимаете, сначала арестовали Киру Дмитриевну, потом Валерия Дмитриевна осталась юной вдовой, потом настала очередь моей мамы и младшей Киры. Они ведь были кузинами, хотя и не знали об этом. И они обе умерли очень рано, от одной и той же болезни и почти одновременно! Вот. Поэтому Валерия Дмитриевна говорит, что грех есть, и только вы знаете, в чем именно дело. И значит, только вы можете нам помочь.

Замечательно! Театр. Как давно Лева не чувствовал себя героем сцены.

– Да, дитя мое, я прекрасно все знаю! Ужасный, ужасный грех!

Забавно было смотреть, как расширились знакомые серые глаза. Нет, незачем напрасно мучить девочку!

– Дело в том, милая грешница, что когда-то, на заре уходящего века твоя прабабушка Анна отбила жениха у моей бабушки Александры. Конечно, гордая бабушка покинула неверного возлюбленного, но, к счастью для меня, она успела забеременеть моей будущей мамой. Кстати, мама до сих пор ничего не знает, хотя носит то же отчество – Дмитриевна. Раиса Дмитриевна! И эту страшную тайну мне открыла единственная свидетельница всей истории, общая подруга обеих девиц, добрейшая старушка по имени Любочка. Так что я в некотором роде ваш дядюшка, моя дорогая!

Как замечательно она ахнула! И тут же рассмеялась, в глазах мелькнули знакомые чертики.

– Могу предположить, милочка, что наш общий предок Дмитрий Катенин уродился большим романтиком и донжуаном. Тем более, как уверяет Любочка, юная Анна была очаровательна и похожа на ангела. И я, наблюдая ее внучек и правнучек, склонен этому верить. Так что грех есть, трудно спорить! Но, дитя мое, история знает слишком много примеров подобного греха, возьмите ту же Китти с Анной Карениной. Не думаю, что все правнучки всех прекрасных искусительниц должны немедленно лечь и умереть! Посему, – тут Лева встал и поднял руку для усиления эффекта, – на правах внука пострадавшей девицы немедленно освобождаю вас от ответственности за все грехи всех влюбленных, да будет так!

И отечески поцеловал в лоб! Концерт окончен. Наверное, требовалось еще перекреститься или стукнуться головой об пол, но Лева всегда неважно разбирался в обрядовой стороне религии.

– А теперь, милая родственница, позвольте предложить рюмочку хорошего коньяка. Или чаю с печеньем? Что еще можно найти в берлоге одинокого старика!

То ли коньяк оказался крепок, то ли действовало очарование этой маленькой Кати-Киры, но Лева разошелся как в добрые старые времена.

– Рояль? Да, очень стар, но в этом своя прелесть, слышите, каждая нота чуть звенит? Дает свободу воображению: туманный свет, терпкое вино, метель за окном… Проигрыш? Сколько угодно! Шуберт или Брамс? Браво, девочка, Брамс несравненно выше! Глупцы сравнивают его то с Мендельсоном, то с Бетховеном, хотя такой современный ритм никому из сих гениев не был доступен. Множественные синкопы, совершенно новое направление, говорят, даже Шенберг у него многому научился! А вы знаете, что юный Брамс страстно влюбился в жену своего обожаемого учителя? Нет-нет, только платонически! Клара Шуман была старше на четырнадцать лет, и, конечно, он не решился на ней жениться даже после смерти самого Шумана. Да, в знании истории есть особое очарование, вспоминаешь, что речь идет о живых людях. Стихи? Сложная тема! Это помимо меня, некий навязанный ритм. Так и живу сквозь призму этого ритма, банальное раздвоение личности. Конечно, могу почитать, но лучше песню, был и такой грех…

И если, милый друг, темнеет за окном октябрь,

и в старый дом поманит осень…

Уже совсем стемнело, уже метель за окном грозила окончательно замести дорогу, а она все слушала его болтовню, преданно сияла чертовскими хитрыми глазами, крепко сжимала коньячную рюмку, почти не отпивая, но и не отставляя.

– Дитя мое! Клянусь, я – последний человек, который хотел бы сегодня проститься с вами. Но дорога, зима, ночь. Даже при вашем прекрасном транспорте…

– Левушка, а что если вы не будете прогонять меня в ночь и зиму? Право, мне так не хочется! Ничего не случится, не правда ли? Завтра я послушно вернусь к делам, вы – к своим ученикам. Но одну ночь мы можем украсть? Совсем немного. В память Киры, мамы и всех брошенных женщин давайте сделаем вид, что мы счастливы, а? Да здравствует свобода, поющий рояль и наш легкомысленный предок!

Это было безумие, безрассудство, хулиганство, наконец, но как отказаться?! Хотел бы он посмотреть на того идиота, который бы отказался!

Храни меня, мой талисман

Как это он забыл, что в центре такие пробки?! Последние пару лет Володя почти не выезжал в центр на машине. Да и без машины нечасто. Идти одному в театр или на концерт – глупо, выставки требуют времени.

Да, времени ему не хватает! Страшно занятой человек, нечего сказать! Особенно по вечерам. Иногда ловил себя на том, что тупо сидел у телевизора, не вникая в очередные разборки ментов или мафии, только следил за бегущими на экране фигурами. Катька бы запросто придумала занятие – прогулку по бульварам, вечер старого джаза, клуб какой-нибудь. И выставок в Москве все больше становится – итальянцы, портрет XIX века, шестидесятники. Нужно встряхнуться наконец, перестать убивать время. Может, выкинуть к чертовой матери телевизор? Сейчас не сидел бы в пробке! Неужели нельзя открыть несколько гарантийных мастерских, чтобы человек не тащился в центр из-за любой ерунды?

Выходные с наступлением зимы тоже становятся проблемой. В хорошую погоду можно хотя бы выбраться в парк, Сокольники или Измайлово, подышать запахом травы, отключиться от серой городской суеты. Иногда Володя спускался в полупустое воскресное метро, доезжал до Арбата, оттуда уже пешком – к Зубовской площади и дальше, дальше, до самого Новодевичьего, где всегда стояла или, скорее, лежала примиряющая сонная тишина. Получался довольно приличный маршрут, ноги начинали гудеть, и вместе с простыми человеческими желаниями – поесть, посидеть на скамейке – просыпалось желание что-то изменить в рутине одинаковых бесцветных дней. Может, все-таки заняться переездом, поменять старую тесную квартиру в Текстильщиках? Ха, поменять! Никаких денег не хватит, даже если продать машину! Да и зачем ему другая квартира?

Все три ряда стояли намертво. А если попробовать перестроиться и обойти переулками? Нет, никакой надежды, палец не просунешь. Черт его дернул покупать телевизор сомнительной марки! Теперь возни не оберешься.

Декабрь на дворе, в следующем месяце пятьдесят. Страшно подумать! Похоже, придется устраивать застолье, Ванька уже два раза спрашивал, где празднуем, сыновьи чувства пробудились наконец! Да еще сестра Оля приехала в отпуск, явно ждет случая вручить подарки. Теперь точно не отвертеться! Что-то она зачастила в последнее время, а еще говорят, в Америке трудно получить отпуск. И радостная стала, все время мчится куда-то, на мероприятия ее потянуло – цирк, зоопарк. Может, нашлись старые друзья? Нет, маловероятно, как раз вчера вспоминали. Оказывается, Семен давно умер, через год после Матвея, кажется, диабет осложнился инфарктом или инсультом. Володя вздохнул, вдруг навалилось все сразу – лето, плот, ленивый добродушный Семен в своей лодке, Валя-пеструшка, варенье. Как он был влюблен в Киру, бегал за ней по лесу, держал за руку! Потом сидели с Матвеем и Валей у костра, прятали бутылку… Дела давно минувших дней! Вале, наверное, под семьдесят, круглый год живет с внуками в деревне, Галя с Шуриком уехали к сыну в Германию. Да и Кире уже было бы не меньше шестидесяти, лучше не думать! Нет, никто Ольгу не искал, только бывшая одноклассница Светка Баранова по прозвищу Коза звонила иногда, но сестра ее недолюбливала и всячески избегала расспросов про Америку и свою новую жизнь.