Читать книгу "Мелкий снег - Дзюнъитиро Танидзаки"

— Неужели вы прошли пешком весь путь от Кобэ до Токуи?

— Нет, в Санномии мы сели на электричку и доехали до Нады.

— Вот как? Значит, электрички ходят до Нады?

— Да. А потом мы с Руми пошли по шоссе и неподалёку от Токуи встретили папу…

— Вам очень повезло. А как вы добрались сюда из Токуи?

— Мы шли по шоссе, но не всё время. Кое-где пришлось идти по железнодорожному полотну, а то и подниматься выше, в горы. В некоторых местах вообще нет никакой дороги…

— Какой ужас! Скажи, пожалуйста, на дорогах ещё много воды?

— Не так много… Только местами…

Ответы Петера звучали весьма неопределённо. Сатико так и не удалось понять, как именно они добрались до дома, где именно дороги были затоплены и что они видели по пути. Однако, судя по тому, что всё трое, в том числе и маленькая Роземари, благополучно добрались до дома, даже особенно не запачкавшись, вряд ли им встретились на пути какие-нибудь серьёзные преграды. Тревога охватила Сатико с новой силой. Если даже дети сумели так быстро добраться сюда из Кобэ, то муж и сестра давно уже должны были вернуться домой. Не означает ли это, что они в самом деле попали в беду? Да, с Таэко наверняка что-то неладно. Тэйноскэ же, возможно, даже вместе с Сёкити шатается разыскать её и спасти.

— Госпоша Макиока, ваш супруг, ваша сестра… Они всё ещё нет здесь?

— Нет. Ваши близкие уже дома, а их всё нет и нет. Что с ними могло случиться? Я места себе не нахожу…

Голос Сатико невольно дрогнул. Хильда Штольц, наполовину скрытая листвой, снова сочувственно прищёлкнула языком.

— Извините, пожалуйста… — послышался за спиной Сатико голос О-Хару. — Господин Окубата просил передать вам, что собирается уходить.

7

Сатико спустилась вниз. Окубата уже стоял в передней, в руке он держал ясеневую трость.

— Я слышал ваш разговор с этих, иностранных, семейством. Детям и тем удалось добраться до дома. Почему же до сих пор нет Кой-сан?

— Я и сама не могу этого понять.

— Почему же она так задержалась? Я должен отправиться туда и посмотреть своими глазами, что там происходит. Возможно, я ещё загляну к вам сегодня.

— Спасибо, но ведь уже совсем темно. Быть может, вам стоит ещё немного подождать?..

— Нет, я больше не могу сидеть сложа руки. За это время я уже успел бы дойти до школы и вернуться обратно.

— Ну, если вам так спокойнее…

На глазах у Сатико выступили слёзы. В эту минуту она благословила бы в душе любого, кто разделил бы её тревогу о сестре.

— Ну, я пойду… Право, вы не должны так волноваться.

— Спасибо вам. Будьте осторожны… — Сатико подошла к двери. — У вас есть фонарик?

— Есть.

Окубата взял с полочки свою панаму, под которой лежал фонарик и ещё что-то, что он поспешно сунул в карман. Сатико, однако, успела разглядеть, что это был фотографический аппарат. По-видимому, Окубата понял, что в такой день, как сегодня, появиться с фотоаппаратом было по крайней мере неуместно.

Проводив Окубату, Сатико некоторое время стояла в воротах, вглядываясь в темноту пустынной улицы. Потом она вернулась в гостиную и, чтобы хоть немного успокоиться, зажгла свечи и опустилась в кресло. Вошла О-Хару и робко спросила, можно ли накрывать на стол. Время ужина и в самом деле давно наступило, но Сатико не хотелось есть. Пусть Эцуко ужинает одна, ответила она. О-Хару пошла за девочкой наверх, но вскоре вернулась в гостиную: барышня тоже отказывается ужинать.

Было немного странно, что Эцуко, наверняка уже выучившая уроки, продолжает тихонько сидеть в своей комнате наверху, — обычно она сразу же спешила в гостиную. Но сегодня девочка, по-видимому, чувствовала, что лучше не докучать матери, а то, чего доброго, дело кончится нагоняем.

Сатико недолго оставалась в гостиной, ей не сиделось на месте. Она поднялась наверх и, не заглядывая к дочери, прошла, в комнату Таэко. В свете зажжённой ею свечи были хорошо видны висящие на стене фотографии. Сатико, словно заворожённая, подошла поближе и принялась их разглядывать.

Это были фотографии Таэко, сделанные в тот самый день, когда у них в доме танцевали «Дочери Осаки». Итакура без конца фотографировал её во время танца, а после концерта сделал ещё несколько снимков, для которых она специально позировала на фоне золочёной ширмы. Из множества фотографий, принесённых позже Итакурой, Таэко отобрала всего четыре и попросила их увеличить. Именно они висели теперь в рамках у неё в комнате.

Как суетился тогда Итакура со своим фотоаппаратом! С какой тщательностью продумывал освещение и всё прочие детали! Сатико была поражена, насколько точно он запомнил весь исполненный сестрою танец. Прося её принять ту или иную позу, он мог, например, сказать: «Кой-сан, помните этот фрагмент, начинающийся словами "студёное утро"?» — или: «Изобразите пожалуйста, как вы прислушиваетесь к стуку града». Несколько раз он сам подходил к ширме и показывал Таэко, какое именно движение она должна повторить.

Старания Итакуры увенчались успехом — фотографии получились великолепные. Глядя на них теперь, Сатико до мельчайших подробностей припоминала всё, что говорила и делала Таэко в тот вечер. Она словно наяву слышала её голос, видела её движения, выражение лица.

В тот вечер Таэко впервые исполняла свой «Снег» перед публикой, но как же чудесно она танцевала! И не одна только Сатико так считала — её похвалила даже требовательная Саку. Конечно, своим успехом Таэко была во многом обязана учительнице, каждый день приезжавшей ради неё в Асию. И хотя Сатико трудно было судить беспристрастно, она считала, что главная заслуга всё-таки принадлежала самой Таэко: отличаясь прирождённой гибкостью и грацией, она ещё в детстве начала заниматься танцами. В минуты волнения у Сатико всегда подступал к горлу комок. Именно с таким ощущением она глядела в тот вечер на свою танцующую сестру, и такой же комок в горле она ощутила теперь, когда рассматривала висящие на стене фотографии.

Из четырёх снимков ей особенно нравился один, на котором Таэко изображала девушку, прислушивающуюся к полночным ударам колокола: она стояла на коленях, чуть-чуть подавшись корпусом влево, руки были сложены на груди, голова слегка наклонена вбок, в ту сторону, откуда, казалось, доносился сквозь снежную пелену колокольный звон…

Эта сцена восхищала Сатико ещё в ту пору, когда Таэко только разучивала свой танец, но в день концерта она произвела на неё ещё более сильное впечатление, видимо, потому, что Таэко была в кимоно и с соответствующей причёской. Сатико и сама не могла бы объяснить, чем ей так нравится именно эта сцена. Наверное, тем, что в ней неожиданно проявились хрупкость и незащищённость, казалось бы, совсем не свойственные бойкой и самоуверенной Таэко. Сатико привыкла считать её человеком совершенно иного склада, нежели она сама и другие сёстры, — деловым, предприимчивым, способным преодолеть любые препятствия на пути к намеченной цели. Временами эти качества даже раздражали Сатико. Но фотография запечатлела Таэко совершенно иной — во всём её облике сквозила гибкость, исстари свойственная японским женщинам, и поэтому, думая о сестре, теперь, Сатико испытывала к ней непривычную, пронзительную нежность. Высокая старинная причёска и по-особому наложенная косметика придали её живому, подвижному лицу очарование, зрелости, более соответствующее её возрасту, и это тоже нравилось Сатико.