Читать книгу "И на вражьей земле... - Олег Шушаков"

И все же было всем до слез тяжело расставаться с Григорием Пантелеичем. Но потом успокоились… Потому что командир из Чистякова получился настоящий! Не зря он помкомполка у Кравченко ходил. Школа хорошая! Строгий, но заботливый.

– Если ты сыт и тебе нечего делать, – говорил он, – не теряй времени даром. Ложись, спи. Неясна обстановка – ложись! Не волнуйся, без работы тебя не оставят! Командир поднимет тебя, поставит тебе боевую задачу, и ты полетишь здоровый, бодрый, уверенный в себе!

А отоспаться после таких боев личному составу было нужно… Понимал это комполка, понимал и военком. С Чистяковым у Калачева взаимопонимание было налажено еще с докомиссарских времен, когда он у него замкомэска был. Понимали они друг друга с полуслова, как и положено ведущему и ведомому, летающим на истребителях без радио. Так что оба делали все, чтобы помочь парням как можно быстрее восстановиться после тяжелейших, до семи вылетов в день, полуторамесячных боев…

Владимир Пономарев за неделю тишины отоспался и отъелся. До этого, какие бы деликатесы на стол перед ним не ставили, после боя аппетита не было вовсе. Зато сейчас он уметал за милую душу все, что приносила Катерина, ихняя боевая официантка! А она нарадоваться не могла, глядя, как ее ребята лопают, аж за ушами трещит! А то вообще ничего не ели! Она даже плакала потихоньку, убирая со стола нетронутые тарелки… Но теперь, слава богу, снова стали кушать.

В составе ВВС третьей отдельной Краснознаменной армии Забайкальского фронта были три скоростных бомбардировочных авиаполка (тридцать восьмой, пятьдесят шестой и сто пятидесятый) и три истребительных (двадцать второй Краснознаменный, пятьдесят шестой и семидесятый), а также группа ТБ-3. Триста двадцать истребителей и почти двести бомбардировщиков!

Когда полковник Куцепалов был назначен начальником ВВС армии, он, ясное дело, перетащил за собой и своих ведомых – Иванищева с Ледневичем. К этому времени с его подачи оба получили очередные звания и ордена Красного Знамени. За августовские бои.

На новом поприще Куцепалову требовались верные люди. Но если на Григория он мог положиться не глядя, то Ледневичу на все сто пока еще не доверял. Как, впрочем, не доверял и никому другому (кроме Гришки, разве что).

Однако полковник не мог не отметить, что Ледневич в воздушном бою держаться за хвост ведущего умел. И самураев отгонял вовремя. Поэтому с чистой совестью расписал на него три собственные июньские групповые победы (само собой, и на Гришку тоже). А в июле, уже будучи комполка, засчитал Ледневичу два сбитых лично и еще пять в группе. Иванищев из-за своих штабных заморочек летал мало, и поэтому получил только три групповых.

Но Куцепалов взял с собой Ледневича, помимо прочего, еще и потому, что тот был услужлив, предупредителен и не чурался бумажной работы. Одним словом, если Гришка был настоящий друг, то этот вполне годился в адъютанты.

В итоге майор Иванищев был назначен заместителем начальника штаба ВВС армии, а капитан Ледневич – заместителем начальника оперативного отделения штаба, хотя по большей части находился при Куцепалове для поручений.

Тринадцатого августа Забайкальский фронт начал наступление. И отдохнувший двадцать второй истребительный с первых же часов включился в боевую работу. Они прикрывали рвущиеся в обход Халун-Аршанского УРа мотострелковые дивизии, танковые и мотоброневые бригады своей армии. Но до самого Хингана работы у них было немного. Японская авиация бездействовала. Здорово они, видать, потрепали ее на Халхин-Голе! Ведь тогда в отличие от пехоты в боях участвовала в с я авиация Квантунской армии!

В армейской многотиражке «Героическая Краснознаменная», переименованной недавно в таковую из «Героической Красноармейской», какой-то резвый корреспондент, Ставский, кажется, высказал интересную идею. Он писал, что из достоверных источников ему стало известно, что генерал Гига взял, да и застрелился от злости, потому что побоялся распороть себе живот и сделать харакири! А без него командовать самурайской авиацией некому стало… Весь полк смеялся… Но, может быть, корреспондент и не врал! Так или иначе, но до самого Хингана встретиться в воздухе с самураями им не пришлось… Ничего. Зато потом наверстали…

Герой Советского Союза капитан Лапутин, командир батальона шестой Краснознаменной танковой бригады, вздохнул с облегчением, когда впереди во весь свой рост поднялся Большой Хинган. Невыносимая жара измотала его экипажи не хуже самураев, которых они, кстати, пока еще ни разу не встретили. Хотя за эти два дня одолели почти триста кэмэ.

Даже в Испании он такой жары не видел. А, впрочем, прибыл он туда в начале осени, в сентябре тридцать седьмого. И воевал до весны, до апреля тридцать восьмого. Так что настоящей жары и не застал.

На Сергея накатили воспоминания. Однообразный пустынный пейзаж не давал никакой пищи ни для глаз, ни для ума. И он окунулся в прошлое…

Три года назад, в тридцать шестом, отличник боевой, политической и технической подготовки и лучший командир танка в полку, Сергей Лапутин окончил экстерном Орловскую бронетанковую школу, получил звание лейтенанта и поступил в Военную академию механизации и моторизации РККА. Но проучился в ней всего год.

В конце лета тридцать седьмого он уже плыл в Испанию на транспорте «Кабо Сан-Аугустин» в составе группы советских танкистов-добровольцев. Они выгрузили в Картахене свои «бэтэшки» (не семерки, на которой он сейчас мчится по солончаку, а пятерки) и перегнали их в Арченовский учебный центр, республиканскую танковую школу. Там и был сформирован их интернациональный танковый полк.

Интернациональный, потому что экипажи были смешанные. Командиры танков – добровольцы из разных стран. Поляки, немцы, французы, умудренные жизнью, подчас уже седые, коммунисты. Заряжающие – молодые испанские парни. А механики-водители – советские лейтенанты. Сергей был назначен командиром взвода.

А потом их перебросили на Арагонский фронт под Фуэнтес-де-Эбро, что в двадцати шести километрах от Сарагосы.

В этом бою из-за предательства командира корпуса подполковника Касадо, того самого, который полгода назад поднял мятеж и сдал Мадрид Франко, они потеряли половину танков и экипажей.

В атаке их должны были поддерживать две интербригады. Только бригады эти после изнурительных боев насчитывали едва ли половину состава. Притом, что одна из них была анархистской и предательски осталась в окопах, когда они прорвали оборону мятежников и ворвались в этот городок. В бой с ними пошли канадский, английский и американский батальоны. Эти дрались честно. И полегли почти все…

Оставшись без пехоты, «бэтэшки» вспыхивали одна за другой… Они потеряли девятнадцать машин из сорока пяти, не считая вышедших из строя, но вытянутых на буксире товарищами. Погибло семнадцать советских добровольцев.

Его танк, раздавив пулеметное гнездо, завалился и застрял во вражеском окопе. Всего в сотне метров от своих. Да так там и остался.

Они задраились изнутри, а марокканцы всю ночь пытались вскрыть люки ломами. То уговаривали сдаться, то угрожали пытками и мучительной смертью. А потом облили бензином и подожгли! Это было страшнее всего. Себе-то врать незачем! Приходили мысли, что пора стреляться! Приходили… Но они все-таки продержались до утра.