Читать книгу "Искусство соблазна - Джудит Айвори"

— Ты ведь не бросишь меня, верно?

— Не брошу, ибо в противном случае я закончу в тюрьме. Я так понимаю.

Он судорожно вздохнул, кивнул и отпустил ее. Он протянул руку и открыл дверцу кареты. Она прошла мимо, приподнимая юбки, слегка согнувшись.

— Эмма!

Она оглянулась, стоя одной ногой на ступеньке.

— Я не могу объяснить почему, но для меня это очень важно, и я хотел бы... — Он осекся и опустил глаза. Она не могла видеть его глаз из-за шляпы. — Я хотел бы, — повторил он, — чтобы ты сделала это потому что... — еще одна пауза, — потому что ты знала моего дядю и знала больше обо мне и о статуэтке, чем знаю даже я. — Он кивнул,

усмехнулся. Он смеялся над собой. — Или просто потому, что я дал возможность тебе это сделать, и потому, — он замолчал и вдруг снова рассмеялся, — что тебе «нравится ритм моей речи».

Она ответила почти сразу:

— Мне она нравится.

Затем повернулась и сошла вниз.

Дверца закрылась. Огромная карета Стюарта, зазвенев колокольчиком, срезанным с русской тройки, понеслась дальше, влекомая восемью мощными лошадиными силами. Что за вид! Она не могла винить его за то, что он не хотел отказываться от этого великолепия.

Он позаботится о том, чтобы карету и лошадей погрузили на поезд, а затем займет купе в одном с ней вагоне, но в другом конце коридора.

Лондон. Даже теперь, вечером, когда город погружается во мрак, его запах, стук копыт о мостовую, уличные фонари, прихотливые изгибы улиц — все отзывалось в сердце острой тоской. О, как мало изменился этот город!

От вокзала Эмма взяла кеб до отеля «Карлайл», расположенного как раз за Белгрейв-сквер. Она вышла из кареты не слишком холодным зимним лондонским вечером, а это означало, что шел дождь и дул ветер при температуре несколько градусов выше нуля. Прячась под зонтом, она рассматривала фронтон здания, в котором ей доводилось жить несколько раз. Если ты хочешь притвориться богатой, то для этой цели подойдут всего лишь несколько отелей в Лондоне, и «Карлайл» был одним из них. Газовые фонари освещали помпезный фасад, который был точно таким же, как и десять лет назад. Однако архитектура не была главным достоинством отеля. Он славился своим интерьером, обслуживанием и главным образом своими клиентами — богатыми и знаменитыми.

Оказавшись в вестибюле, Эмма тут же отметила, что мужские сюртуки стали несколько длиннее, а дамские платья чуть более естественными, хотя обстановка отеля оставалась абсолютно такой же — пример элегантной сдержанности. Вход в отель был словно окном в прошлое десятилетней давности. Гости отеля, подобно сливкам, коими они и являлись, плыли по своим освещенным канделябрами номерам. Зарегистрировавшись (и заодно выяснив, что Стюарт поместил ее в один из самых дорогих номеров на верхнем этаже, где она никогда не бывала), Эмма взглядом указала на сундуки, с удовольствием наблюдая, как быстро и споро отправили наверх ее багаж. В номер Эмму сопровождали два портье, горничная и еще один парень в униформе, в чьи обязанности входило зажигать огонь в каминах. Какова сила английских традиций — никакой эклектики в этом отеле, и никого не волновало то, что гости отеля далеко не всегда англичане.

На втором этаже располагался фешенебельный ресторан. Чтобы попасть туда из вестибюля, надо было подняться по мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой. В ресторане имели привычку обедать преуспевающие писатели и художники Лондона, а также члены палаты лордов, министры и крупные финансовые воротилы. Со второго этажа современный лифт поднимал посетителей в их номера. Сундуки Эммы, новые, сияющие, уже внесли в номер. Полы покрывали толстые и пушистые ковры в зеленовато-синих тонах. Сундук, больше которого она в жизни не видела, здесь, в ее номере, казался крохотным в огромном помещении с голубоватыми потолками и обилием позолоты. Кровать под балдахином была словно рассчитана на четверых, а эркер достаточно просторен, чтобы там, у окна, разместить средних размеров обеденный стол и два венских кресла — принимая пищу, можно было еще и наслаждаться видом из окна, любоваться площадью.

Именно этим она и занималась этим вечером. Эмма заказала легкий ужин в номер. Под легким ужином, как оказалось, здесь понимали жареные перепелиные грудки с каперсами и травами, мясное ассорти с белыми бобами, груши и вишни в сиропе и сыр. Эмма ела без аппетита, удовольствие от еды отравляла тоска. Эмма уверяла себя, что чувство это вызвано тем, что она скучает по овцам, коту и соседям. И все же это казалось далеким и ненастоящим.

Стюарт. От мыслей о нем она никак не могла отрешиться. Стоило лишь подумать, что он сейчас тоже ужинает где-нибудь в двух кварталах от нее, и от тоски сжималось сердце. Ночью ей снились сны — столь яркие и жизнеподобные, что, проснувшись на смятых простынях, она удивилась, не обнаружив рядом его, Стюарта.

«Эмма, Эмма, — сказала она себе. — Ты и в самом деле влюбилась. И что теперь с этим делать?»

Ничего. Делать было нечего. Оставалось лишь ждать встречи с ним в девять, как они договаривались, в картинной галерее. И начать игру, которую он так щедро оплатил, которая была так «важна» для него.

Галерея классического искусства Хенли располагалась в не слишком респектабельном районе Лондона, но в просторном и достаточно современном выставочном зале, принадлежащем Институту искусств сэра Артура Хенли — небольшому художественному училищу, существующему на пожертвования. Изначально Эмме совсем не импонировала идея встретиться со Стюартом именно там. Она предпочла бы, чтобы их не видели вместе. Но он настаивал, и она согласилась. Он хотел видеть тех людей, от которых будет зависеть успех его предприятия, и воочию убедиться в том, что все организовано на должном уровне. Он имел на это право. К тому же галерея находилась довольно далеко от Мейфэра и фешенебельного района Белгрейвия. В Лондоне народу было немного, сезон еще толком не начался. К тому же присутствие Стюарта служило гарантией того, что люди, которые будут на них работать, получат свои деньги. Эмма рассчитывала разыскать в галерее своих старых партнеров, а в их проницательности она не сомневалась.

Итак, войдя в галерею в начале десятого, она обнаружила Стюарта уже поджидающим ее на лестнице. Он нетерпеливо постукивал по ноге шляпой.

* * *

— Вы опоздали, — вместо приветствия сказал он.

— А вы капризничаете.

Он поджал губы, нахмурился и отвернулся.

В зале, где были собраны картины Рембрандта, она рассчитывала найти приятеля, который специализировался на подделке работ старых мастеров, но его там не оказалось. Неприятный момент, но отчаиваться не стоило.

Богатое собрание привлекало начинающих художников, которые справедливо полагали, что учиться живописи можно и нужно, копируя чьи-то шедевры. Когда копия оказывалась значительно больше или меньше оригинала, все было по закону, но некоторые художники так преуспевали в подражании, Бейли например, что порой терялись даже эксперты. Имел место такой случай: Альфонс Пьер, модный французский художник средней руки, признал одну из картин Бейли своей и выдал картине самый настоящий провенанс, который и подделывать не пришлось.