Читать книгу "Ворон. Тень Заратустры - Дмитрий Вересов"

Сверху великолепно просматривался весь остров. По задумке он поднимался по спирали, как башня с широкой террасой или балюстрадой. Взгляду не хватало свисающей по краям виноградной лозы, где люди могли бы отдыхать после дневного труда. В центре проглядывалась площадь, похожая на амфитеатр, а с самого берега тянулись стены. Точнее, их останки. Но и сам остов массивных укреплений впечатлял. «Стены Тира, Сидона, Багдада, Дамаска, Иерусалима, – думал о глобальном Шурка. – И всем этим стенам достаточно одной своей иерихонской трубы».

– Как видишь, – прервал молчание Шипулин, – просто готовая площадка для идеального города.

– Да брось ты. Идеальный город живет только в наших мечтах, как и Острова блаженных.

– Причем у каждого – свой, – согласился Митька. – Ну, пойдем осьминога откушаем. Алеппские армяне здесь так славно кашеварят. – Мечтательно причмокнул, щелкнув на армянский манер пальцами.

Захаров еще раз оглянулся на камеру. Мысль зацепилась за какое-то приспособление в стене и всколыхнула воспоминание об избитом полицейскими палестинце. Когда парня втолкнули в апартаменты начальника полиции, Захарова чуть было не стошнило на парчовое кресло. Палестинец больше был похож на Винни-Пуха после неудачного лазанья за медом. Лицо заплыло, как надувная подушка. Если бы не ссадины и кровоподтеки, можно было не сомневаться, что над ним потрудились пчелы. На одежде красовались грязно-розовые размывы. И омерзительная, влажная вонь камеры. Захаров про себя взмолился, чтобы сдержать рвотный рефлекс.

– Этого господина вам не довелось видеть поблизости до, после или во время произошедшей трагедии? – перевел вопрос полицейского комитетчик.

– Если б и видел, разве узнал бы? – Захаров развел руками.

– Господин утверждает, что ему не доводилось видеть данного лица ни до, ни после. А в момент трагедии, – добавил от себя Дмитрий Алексеевич с непроницаемым выражением лица, – господин был занят вытаскиванием представителей сирийской охраны…

Захаров долго молчал об инциденте. Сейчас откровенно спросил:

– Там что-нибудь прояснилось с этим парнем, как бишь, – Фахри, Аль… Бен… – ну ты понял, о ком я?

– Хрен их разберет.

– Ну, их-то хрен может и не разобраться. Отметелили-то за что?

– Рыли по теракту. Думаю, он просто оказался не в то время и не в том месте.

– Тебе не показалось, что палестинец понимает по-русски?

– Он закончил МГУ.

– Даже так? Думаешь, он как-то связан со взрывом?

– Не исключено. Только не твоя это епархия, Захаров.

– Ну да, – почесал нос Шурик. – В общем, кому-то поделом, а кому-то и по несытой морде.

Он дотронулся до щеки. Кожа облупливалась, как кожура молодой картошки. В нескольких местах затвердела корочка, болезненная, зудящая, некрасивая.

– Так и напрашивается, чтобы ее сковырнуть, – посетовал Шурик.

К отъезду она все же успела отвалиться. Лицо засветилось розовой поросячьей шкуркой. Физиономия не то сифилитика, не то прокаженного. «Хрен редьки не слаще», – расстраивался Шурик, не представляя, как он явится в такой красе пред карие очи своей благоверной…

«Спасла Лола…» – помянул он на добром слове стюардессу, а в такси совсем воодушевился.

Однако встреча не задалась с порога. Лика обняла, прижалась, а через секунду отстранилась, как чужая. Движения ее были скованными, появился какой-то холодок в голосе. Рассказывая о домашних делах, она не смотрела на Шурку. Докладывалась по-деловому, без всякого запала, будто отчитывалась. И лишь один вопрос о нем:

– Как поездка, удачная?

Вот Шурка и скис:

– Я вам тут всякой всячины понавез, разбери пока.

– Пока что?

– Пока с Антоном поздороваюсь.

– Как знаешь, – с ледяной твердостью отрезала Лика.

У Скавронских было нараспах, сквозняк донес запах шкварок.

– Здорово, мерзавец! – Он крепко обнял Антона.

– Привет, педераст! – Скавронский нагло ухмылялся.

– Эй, я не посмотрю, что старый друг, живо ногу-то последнюю отрову. Ничего себе поприветствовал.

Он тяжело соображал, обижаться ему или спустить явное оскорбление. Так и не определившись, Захаров залез в кухонную подвеску и по-хозяйски вынул хрустальный графинчик.

– Вы что, сговорились все наизнанку меня встретить и приголубить чем придется?

– А какого рожна на тебе штукатурки, как на кемеровской бляди?

– Ха! – выдохнул рябиновой «скавроновки» Шурка. – Не знаю, в тех борделях не бывал.

– Тогда рассказывай про те, в которых морду вывалял, эгоист.

– Прости. – Он закинул в рот несколько кусков жареного сала, смачно похрустел и достал вторую рюмку. – Ты мне скажи, куда девчонки поступили. Я ж в неведении, а у Лики спросить не решился. Холодна, как ваксберг в океане и прочие рабиновичи.

– Сегодня у девок большая мандатная. Матерно звучит, нет? – Друзья чокнулись. – Сойдет?

– Годидза!

– Лике тут хватило треволнений. То выпускные балы, то милиция. Откуда у наших женщин на все сила берется?

– Какая милиция? К словечку пришлось?

– Какое уж тут. Тебе Аленка что, не рассказывала про распроклятый день?

– Откуда? Я на следующий день уже в Москве был.

– Тогда поясняю: из-под носа доблестного конвоя сбег Ленчик, Беня Крик местного разлива. Причем удрал на мотоцикле твоего тезки с гордой фамилией Жуков.

– Даже так?

– Мотоцикл обнаружился в нашем подвале. Были вскрыты кладовки всех соседей. Ничего не пропало. Но…

– Но тень подозрения пала на девчонок?

– Мотоцикл нашла Надежда. – Антон отвернулся. – А трясли обеих.

– Постой-постой. Она нашла и сообщила в милицию?

– А вот тут ты ошибся. Заявление писал Саня.

– Лихо! В сегодняшней спевке он принимает участие?

Антон понуро кивнул.

– Ну, Адамыч, давай еще по одной, и я пойду супруге помогать салаты резать и жрать.

Кабы Антон не знал его, он поверил бы на слово. Нутром он почуял, что Шурка на взводе, и не хотел, чтобы Жуков попался под горячую руку. И так ходил как привидение, видно, раскаивался. А что там еще – кто знает. У Антона роилось множество сомнений.

– Не ерепенься, – жестко подрезал он намерения соседа разобраться как следует и наказать кого попало. – Не дети уже. Свои головы на плечах.

Такая тоска появилась в его глазах, что у Шурки сердце сжалось:

– Ты скорее подкатывайся. Привез кое-что. Есть чем тебя порадовать и что поведать: удивительное и невероятное.