Читать книгу "Орудия тьмы. Железный шип - Кэтлин Киттредж"

— Я согласна. Показывай мне то, что хотел.

— Сюда, — указал он. — Они уже близко — там, за холмом.

Тремейн был неразговорчив, а его манеры не вызывали у меня ни малейшего желания завести беседу самой, так что, идя через верещатник, я занимала себя тем, что пыталась в деталях запомнить свое путешествие по Земле Шипов.

Вдали шелестели голубыми листьями деревья в рощице на вершинах пологих холмов, затянутых сплошным ковром вереска — только кое-где проглядывали каменные осыпи. Небо медленно тускнело, словно догорающая масляная лампа. Все здесь даже пахло иначе, и запахи слишком подавляли. Горы, которые я видела еще из ведьмина кольца, теперь разросшиеся, надвинувшиеся, немного походили на Беркширские там, дома, но это были не они. Земля Шипов выглядела такой же чуждой, как поверхность Луны. По-другому дул ветер, по-другому загибалась линия горизонта. Мир был красив, но холодной, пугающей красотой, слепившей глаза — словно солнечное затмение, если смотреть на него чуть дольше, чем следует.

— Почти пришли, — сказал Тремейн, прерывая наш утомительный переход сквозь заросли. — Сейчас будет поющая роща. — Сняв с шеи свои окуляры, он протянул их мне. — Деревья мук поют там воспоминания прежних путников, затуманивая чувства новых, поэтому надень вот это.

— Как такое возможно? — недоверчиво спросила я. — Это же просто деревья.

— В этих «просто деревьях» обитают дриады, и их силы достанет, чтобы завлечь тебя к себе и удерживать до конца времен. Хочешь пустить здесь корни навечно, дитя?

Схватив очки, я нацепила их на себя. Они были слишком большими и больно давили на скулы, но через голубые линзы я увидела все совсем по-другому.

Деревья оказались живыми, они тянули ко мне руки и пальцы с легким голодным интересом. Даже ветер имел свою форму, струясь смеющимся ручейком из каких-то крохотных созданий с острыми клыками.

— Голубой — верный цвет, — проговорил Тремейн. Цвет истины. Оставь окуляры себе — пригодятся, если рискнешь отправиться сюда в одиночку.

— Вот уж ни за что, — пробормотала я. — Можешь не беспокоиться.

— Это ты сейчас так говоришь, — вполголоса заметил Тремейн.

Ветви сплетались арками у нас над головами. На умирающей древесине разрастались грибы и плющ. Дриада, проползшая головой вниз по стволу, выглядела изнуренной, ее похожая на кору кожа и волосы со вплетенными лианами казались сухими и безжизненными.

— Какое-то здесь все гнетущее, — произнесла я негромко, словно заговори я вслух, и хрупкое равновесие этого мрачного места нарушится окончательно.

Приподняв завесу плюща, Тремейн повел меня в глубь рощи, и деревья мук стонали и пели повсюду вокруг нас. Сам мой спутник и сквозь очки выглядел таким же, как всегда, — бледная кожа и острые зубы. Он ничего не прятал от моего взора, не расставлял ловушек — красота ледяной скульптуры была его подлинным обликом, и это беспокоило меня куда больше, чем сладкое, завораживающее пение деревьев. Если это жестокое лицо — не маска, то у меня определенно есть причины для страха.

Дриады, цепляясь когтями за кору, смотрели на нас немигающими глазами, напоминавшими темные сучки на словно вырезанных из дерева лицах. Будто доносившиеся издали звуки траурной церемонии окутывали нас, и я чувствовала, как разум притупляется, а мысли текут все медленнее — даже голубые очки не помогали.

— Гнетущее, что верно, то верно, — согласился Тремейн. Он провел меня мимо деревьев, мимо их хватающих конечностей к противоположному краю рощи. — Подойди, Аойфе, — проговорил он. — Узри причину уныния, охватившего Землю Шипов, причину упадка, который ты видишь вокруг.

Я выступила из-под ветвей, шуршавших коричневыми листьями. Убрав очки с глаз и оставив их болтаться на шее, я в изумлении вскрикнула, не в силах больше сдерживаться. И едва не задохнулась от запаха.

Я стояла на краю поля, со всех сторон окруженного холмами. Поле заполняли лилии, снежно-белые, повернутые головками к слабому, умирающему солнцу. Их погребальный аромат был всеподавляющим — сладкий аромат гнили и разложения, который, казалось, приходилось уже не обонять, а заглатывать.

Лилии покрывали поле сплошным ковром, и только в центре его возвышались две каких-то стеклянных конструкции. Они так ярко блестели на солнце, а цветы сияли такой ослепительной белизной, что я, не выдержав, отвернулась. Видение вызвало к памяти голос матери, шептавший мне в ухо: «Я была на лилейном поле…»

Не дожидаясь приглашения Тремейна, я двинулась вперед, топча цветы, — это только усиливало их пьянящий, колдовской запах. Мне нужно было своими глазами увидеть, что за темные силуэты скрыты под стеклом.

Я подошла ближе и застыла, но замереть меня заставило не то неясное, что таилось внутри, а куда более знакомая — до оторопи знакомая — форма прозрачных коробок.

Передо мной были саркофаги, саркофаги из стекла, сделанные без единого шва. Запаянные, как водолазные колокола, они плыли среди моря лепестков. В обоих саркофагах лежали, скрестив на груди руки, девушки — одна светловолосая, другая темная. У первой, ближайшей ко мне, лицо казалось фарфоровым. Волосы второй отливали черным деревом, а рот алел словно кровь. Дыхание не пробивалось сквозь нежные лепестки их губ, кровь не бежала по венам, просвечивающим под безупречно гладкой, будто мрамор, кожей.

— Они спят. — Голос Тремейна заставил меня вздрогнуть. Он подобрался сквозь цветы бесшумно как туман. — Вот уже тысячу дней, и проспят еще тысячу.

Я коснулась ладонью саркофага светловолосой девушки.

— Так они живы?

— Разумеется, живы, — огрызнулся Тремейн. — Живы, но под заклятием. — Его тень пала на снежно-белое лицо. — Они бредут меж жизнью и туманами по ту сторону, и так будет продолжаться, пока не найдется тот, кто снимет с них это бремя.

— Они выглядят такими молодыми, — произнесла я, не убирая руки с саркофага. Девушка под стеклом лежала совершенно неподвижно, словно механическая кукла, у которой кончился завод. Я не могла отвести глаз от ее неземного лица, полупрозрачных век. — Кто они?

Тремейн шагнул между саркофагами. Цветы там были погнуты и поникли, словно на протоптанной тропинке.

— Стасия, — проговорил он, кладя ладонь рядом с моей над лицом светловолосой девушки. — И Октавия, — качнул он головой в сторону черной. — Королевы Лета и Зимы.

— Королевы? — моргнула я. На вид обеим девушкам было никак не больше моего.

— Именно так. — Здесь, на лилейном поле, Тремейн держался еще более снисходительно, если только это было возможно. — Благая и Неблагая, Доброго Народа и Народа Сумерек — называй, как хочешь. Октавия и Стасия правят Землей Шипов — то есть правили, пока не погрузились в сон и Земля не начала умирать.

Тремейн отнял руку и бросил печальный взгляд на темную девушку, но тут же, словно опомнившись, тряхнул головой и поправил раструбы перчаток.

— Кто проклял их? — спросила я, по-прежнему не спуская глаз с невероятно прекрасного лица. Совершеннее его я ничего не видела, но, приглядевшись, заметила, что красота эта восковая, безжизненная. Королева Стасия была куклой, мертвым манекеном. Я попятилась от нее прочь, топча все новые цветы.