Читать книгу "Вот идет Мессия!.. - Дина Рубина"

Стараясь не ступать по холодному полу всей босой ступней, она перебежала комнату и юркнула к мужу под одеяло. Он не проснулся, спал как убитый, после сдвоенного дежурства. Она обняла его за шею и сказала сдавленным шепотом – не ему, который ее не слышал, а себе:

– Весной опять поедем в кибуц… Там тихо, небо звенит… Толстячок на эстраде под Майкла Джексона отчебучивает… Кондрашка с Мелочью будут повсюду гонять, от счастья балдеть…

Сегодня Зямин муж даже телефонного звонка не услышал.

– Рон, – проговорила она тихо, не дожидаясь знакомого голоса в трубке. – Когда меня выгонят с работы и на мое место придет какой-нибудь нормальный редактор, я настоятельно советую вам не звонить ему ночью, по крайней мере – от часу до шести.

– Вы хотите сказать, что спали? – удивился Рон Кац.

– Нет, – вздохнула она, – я не спала. Тут, у меня на голове, наша армия тренируется защищать меня от врагов… Что новенького?

– Вы читали этот гнусный бред Переца Кравеца в «Регионе»?

– Насчет пришествия Машиаха? Но ведь это не Перчик заявляет, а рав Баба Мотя… Хотя я с вами согласна: материал специфический. Вы хотите писать на эту тему?

– Да! И со всей бескомпромиссностью! Дело в том, что Машиах не придет и – как в той песенке поется – даже не позвонит. Пока эти суки будут вразнос торговать страной – он и носа не кажет. Либо уж, когда нас арабы совсем в резервацию загонят, он явится, чтоб левым зубы повышибать и ноги пообломать.

– Мм-да, у вас оригинальная концепция явления Мессии народу.

– Да это никакая не концепция, – энергично возразил Кац, – я просто говорю вам, – что будет.

В настоящее время в Израиле проживают четыреста потомков царя Давида, каждый из которых может стать Мессией.

– И вы знаете их поименно? – осторожно спросила Зяма.

– Конечно! Вот я например!

– Спасибо, Рон, – сказала Зяма. – Надеюсь, вы вспомните, что я всегда хорошо к вам относилась…

…На рассвете, как обычно, – звонок Хаима:

– Майн кинд?

– Я готова, Хаим, – сегодня она даже успела кофе выпить.

– С Божьей помощью – выезжаем…

Вот так, вероятно, он говорил, «с Божьей помощью – выезжаем», когда восемнадцатилетним пареньком, связным Хаганы, выходил в очередной рейс, сопровождая очередную группу беженцев через границы, до Турции, а там – на старых посудинах – до Палестины.

– А как же через границы? – спросила она Хаима однажды.

– Были лазейки, – ответил он уклончиво. – Конечно, подкупали… Однажды вагон с беженцами, спасенными из Биркенау, отогнали в тупик. Я сопровождал их, это было в сорок шестом. Ну, я подкупил рабочих золотыми часами, и вагон прицепили куда надо.

– Ты знаешь, – сказала Зяма, вдруг вспомнив, – мне мой дед всегда на все даты упрямо дарил золотые вещи – кольца, цепочки. А я не люблю золото, я люблю медь, кожу, черненое серебро. И я страшно злилась на него – зачем ты даришь такие дорогие украшения, когда я их все равно не ношу! На восемнадцатилетие я выпрашивала у него джинсы, тогда они только в моду входили. Что ты думаешь? – торжественно преподносит в коробочке на черном бархате золотые серьги с сапфиром. А я сапфир терпеть не могу. Я говорю – деда, ты что – издеваешься? Тогда он мне говорит: мамэлэ, ты принадлежишь к такому народу, что в любую минуту должна быть готова подкупить охранника в гетто.

– Твой дед был умницей. Он много пережил?

– О! Поверь, нам не хватит дороги, если я начну рассказывать. До сих пор я узнаю о нем все новые и новые истории. Он был человеком сумасшедших авантюр, – она сказала по-русски: – «головорез». Я не знаю, как это будет на иврите… По-английски – scapegrace. Ты ведь понимаешь по-английски?

– Да, – сказал он, – понимаю. Я хорошо знаю английский, вернее, когда-то хорошо знал. Но с сорок шестого не говорю на нем.

– Почему? – удивилась Зяма.

Он взглянул на нее и улыбнулся. И промолчал.

Рассказал потом, несколько дней спустя. Он вел машину в рассветной пасмурной мгле – это был один из тех дней, когда кажется, что вот-вот отверзнутся небеса и хлынут потоки, а небеса все не отверзаются, и природа и люди томятся несвершенным, зависшим в воздухе дождем…

– Помнишь, мы говорили недавно об англичанах? – вдруг спросил Хаим.

Зяма сначала не вспомнила, потом поправила его:

– Насчет английского языка.

– Язык – это народ, – резко ответил Хаим. – Ты знаешь, сколько кораблей с беженцами потонули из-за того, что англичане не пускали в Палестину спасенных из лагерей евреев? Это было уже после войны, когда весь мир знал правду о сожженных в печах миллионах… Один наш корабль – я был сопровождающим – они взяли в море на абордаж и проводили в порт, в Хайфу. Оттуда обычно вывозили на тюремных суднах на Кипр, в лагеря интернированных. Ну, в порту за нас взялся один капитан британских войск. Настоящий англичанин – подтянутый, лощеный… Форма на нем безукоризненно сидела. Я сказал ему, что говорить надо со мной, я, мол, за старшего. Он посмотрел на меня и весело усмехнулся… Я ему говорю – на корабле несколько беременных женщин, на сносях. Позвольте, они сойдут на берег. Он поджал губы, но согласился. Я сказал – а как же их дети, вот, маленькие дети – двух, трех, пяти лет? Ведь они погибнут без матерей? И когда он разрешил, чтобы дети остались с матерями, я отобрал почти всех маленьких детей на судне, как будто это дети этих женщин.

– Но – документы?

– Не было никаких документов! – сказал Хаим. – Это одно из условий провоза беженцев. Никаких документов. Капитан не мог проверить, хотя понимал, что я добиваюсь своего, и страшно злился. Потом я сказал: разве можно разлучать семьи? Послушайте, ведь вы, англичане, – цивилизованные люди. Что здесь будут делать эти несчастные женщины с детьми, без мужей? Он молчал, наливаясь злостью, а я подбирал липовых мужей липовым женам. Кстати, некоторые потом и правда сошлись, ведь это все были ошметки семей, где – жена спаслась, где – муж, где – из всей семьи только пятилетняя девочка… – Он повторил жестко: – Ошметки семей. Непарная обувь… И, знаешь, мне удалось оставить чуть ли не полкорабля… И он все понимал, этот капитан, но не мог доказать. Я видел, как его колотило от ненависти… Потом нас, оставшихся, перевели на его корабль и повезли на Кипр, в лагерь. Этой же ночью он избил меня до полусмерти…

– Как? Прямо там, на корабле, на виду у всех?

– Нет, конечно. Ночью. Англичане – цивилизованные люди. Я шел по коридору, и он напал сзади, страшный удар по голове – ничего не помню, но, судя по кровоподтекам, сломанной руке и отбитой печени, он молотил меня ногами в свое удовольствие, долго, пока не устал. Утром меня подобрали там же, в коридоре, и думали, что до Кипра я не дотяну… Но я дотянул! – почти весело закончил Хаим. – Потому что должен был кто-нибудь спустя пятьдесят лет везти Зьяму в Тель-Авив, на работу! Они молчали минут пять, потом он сказал: – Это смешно, майн кинд: столько лет Сара не может допроситься у меня хорошего отдыха на корабле, в хорошей каюте. Плыви себе по морю, сиди в шезлонге, загорай, говорит она. Вот чего я не могу понять: как может хотеть – не то что плыть! – просто видеть такое количество воды человек, который чудом спасся вплавь, на какой-то доске или щите… Ведь она была единственной, кто спасся с затонувшего «Аргона», Сара. Плыла до берега на доске или на щите, черт его знает, до сих пор не могу от нее добиться – как это выглядело… Подгребала одной рукой, а другую, которой она вцепилась в эту доску, или что там, потом, когда ее подобрали возле Натании, часа два не могли разжать… Ей было четырнадцать лет.