Читать книгу "Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская"

Сегодня у нас в гостях Лидия Варламовна, и я пригласил моих женщин в кафе-мороженое. Танечка держала бабушку за руку, смеялась, а не плакала, как раньше. Похвасталась, что мы едем на море, в Крым. Зато бабушка с трудом удерживалась от слез и смотрела на меня так, как будто была обязана жизнью.

В кафе верещала детвора, громко играла музыка и работал телевизор, висевший на стене. От шума голова шла кругом. По телевизору передавали сначала мультики, а потом новости культуры, насколько я мог судить. До меня долетали лишь отдельные слова хорошенькой раскрашенной дикторши. «…современной живописи… нетрадиционных направлений… («Это как?» – подумал я)… в гостях… – говорила она, – американский художник… Моравиа!»

Моравиа… Моравиа… Где-то я уже слышал это имя. Я скорее догадывался о том, что она говорила, чем слышал.

– Недавно с большим… успехом… выставка… – сообщила, улыбаясь, дикторша. – …Привлекла внимание… кругов общественности. Стив! – обратилась она к молодому человеку, сидевшему рядом с ней.

Я открыл рот от изумления. С экрана, улыбаясь во весь рот, на меня смотрел Степа Муравьев, которому я отдал в парке около Пушкина семьдесят пять тысяч долларов! Степа Муравьев с косичкой, на сей раз перетянутой зеленой ленточкой, и без красной бейсбольной шапочки.

– Стив, скажите нашим зрителям, какое впечатление произвело на вас пребывание в нашей стране? Вам нравится здесь?

Стив посмотрел на переводчика. Переводчик – бледный молодой человек в темных очках – скороговоркой перевел.

– Оч-чень! – с энтузиазмом сказал Стив Моравиа. – Класс!

Он поднял два больших пальца, и улыбка его стала еще шире.

– Стиву так нравится в нашей стране, – щебетала дикторша, – что он называет себя Степаном! Правда, Стив?

– Да! – воскликнул Стив, ударяя кулаком себя в грудь. – Степан Муравьев!

Дикторша и переводчик засмеялись.

– В нашей студии, – продолжала дикторша тоном фокусника, вытаскивающего еще одного кролика из рукава смокинга, – владелица художественной галереи «Венеция» госпожа…

Камера отъехала в сторону. Какой-то ребенок рядом завопил, будто его резали, и я не расслышал имени владелицы галереи. Но в этом не было необходимости – я узнал ее!

Запрокинув ногу на ногу, в белой блузке с английским воротничком, улыбаясь знакомой синусоидной улыбочкой, в студийном кресле с высокой спинкой сидела Ведьма!

– Мы зажигаем звезды! – произнесла она голосом сирены. – Вы не представляете себе, как беззащитен истинный талант! Стив Моравиа не признан у себя на родине… – Она положила руку на плечо молодого человека. – Там его совсем не знают…

Проходимец Стив Муравьев радостно улыбался с экрана и согласно кивал. Ведьма мотнула головой, отбрасывая назад пышную гриву волос.

– Здесь, у нас, он обрел вторую родину!

Она с хищной улыбкой смотрит прямо мне в глаза. Рука ее теребит шарик белого металла со сверкающими камешками, свисающий с нитки бирюзовых бус. Бирюзовых бус моей мамы…

Тонкие запястья, тонкие пальцы, перламутровая пуговка на манжете блузки, красный лак на ногтях…

Пронзенный внезапной догадкой, я в изумлении открываю рот!

«Не может быть!! Ах ты… ах ты… ах ты… – вертится заезженной пластинкой в моей ошеломленной голове. – Вот, значит, как! Ах ты… дрянь бессовестная! Аферистка! Ах ты, Ведьма! Ах ты, кукла бессердечная! Кинула… как фраера! Ах ты, поджигательница звезд! И твой подлый Степа Муравьев! Интернациональная шайка, по которой плачет Интерпол! На чьи деньги, интересно, ты раскручиваешь своего американского самородка? Не на мои ли? И кто же ты на самом деле? Анна-Мария? Или Марианна? Или, может… как это ты тогда сказала… Мадам Робин Гуд?»

Я вдруг начинаю смеяться. Танечка и Лидия Варламовна с беспокойством смотрят на меня. А я все смеюсь, и смеюсь, и не могу остановиться. До слез, до звона в ушах, до полного идиотизма.

«Нет, – думаю я, перестав смеяться и слегка поостыв. – Тогда, в парке, она была искренна, ей было плохо – как она сказала: накатило «дамское» настроение… Может, неудачная любовь, ссора с коллегами, проблемы с бизнесом… И просто так взяла и сошла с поезда в первом попавшемся городе… решила – а, гори оно все синим пламенем! Женщины, говорят, иногда проделывают это… А потом сидела на скамейке в парке, как рыцарь на распутье, и тут, откуда ни возьмись, я! С историей о фонде. И ее опытный нос сразу учуял запах криминала и денег! И тонкая и нежная кукла Анна мгновенно превратилась в хищницу Марию! И только трагическая смерть Стаса Удовиченко помешала ей дограбить фонд… – Я вздохнул. – А моя квартира… что ж, она ведь честно предупреждала, чтобы я не лез туда, а я полез… – Я снова рассмеялся. – Ладно, квартира мне все равно никогда не нравилась, у меня есть отцовский дом. А Марии деньги, наверное, нужнее, она ведь зажигает звезды. Интересно, кто она все-таки: художница или актриса? А может, и то, и другое, и… третье! Сколько же у нее имен и масок? Марианна, она же Ведьма Мария, она же кукла Анна, она же мадам Робин Гуд! Это только что я знаю… Моя Анна… – Я снова вздохнул. – Или… Мария?»

Интересная мысль вдруг мелькает в моей голове: «А что, если встретиться глаза в глаза? После всех ее художеств? Войти в галерею и стать на пороге и сказать: «Привет!» Слабо?»

Промокнув салфеткой глаза, я смотрю на своих испуганных женщин и неожиданно для самого себя предлагаю:

– А не смотаться ли нам в столицу, милые дамы? Походить по музеям, по вернисажам… В галереи заглянуть, на людей посмотреть… Встряхнуться! А то живем, как в лесу, вдали от культурных ценностей!

И я снова начинаю смеяться…

* * *

В конце лета, когда дикая жара уже сменилась вполне вменяемой температурой, Коля Астахов получил письмо. Письмо передал ему утром дежурный. «Старшему лейтенанту Николаю Алексеевичу Астахову, райотдел полиции, город NN…» – было написано на конверте. И обратный адрес: Находка, улица такая-то, номер такой-то, Разумова Дарья Филипповна.

Удивленный Коля надорвал конверт, вытащил письмо и стал читать.

«…Леночка разбирается в травах – ее мать, Дина Владимировна, все время пила отвары да настои, да и я отпаивала ее, когда она болела. Одного не могу понять – почему эта женщина умерла? Этими травами никто у нас еще не отравился. Я сама дала их ей в дорогу. Знала бы я… Леночка очень больна сейчас, все плачет и повторяет, что виновата, что погубила ту женщину, Лию.

…Удовиченко перед банкетом потащил Андрея в бар, заказал коньяк, стал уговаривать работать вместе. Сын рассказывал вам, что брата Леночки, Сережу, убили, а того не сказал, что все у нас думают на Стаса. Самсон, с которым у них были трения, и отец Сережи Петр Исаев служили шесть лет на одном рыболовецком сейнере. Не фунт изюму. Потом Самсон списался на берег, а спустя три года Исаев-старший погиб в море. Самсон не стал бы трогать Сергея, не по-людски это. Сережу убил чужой. Удовиченко и про деньги знал, что взяли в тот день из банка на зарплату рабочим. Вечером он устроил драку в ресторане, его арестовали и держали до утра. А Сережу той ночью и убили. Не знаю, как он это устроил, может, дружок какой помог. Когда пошли слухи, самсоновские хотели сами с ним разобраться, но тут Самсона арестовали по другому делу, не до того стало, и Удовиченко уехал.