Читать книгу "Нелегалы. Молодый, Коэны, Блейк и другие - Владимир Матвеевич Чиков"

И если это так, то, наверно, надо считаться с этим и не забывать о тоне своих указаний, а порой и ничем не мотивированных наказаний.

Тов. Виктор! Я достаточно хорошо знаю Вас, и Вы тоже неплохо знаете меня, и это дает возможность высказать одно полезное соображение: наши взаимоотношения должны быть более товарищескими, они должны способствовать лучшему взаимопониманию, а потому прошу Вас отменить не заслуженный мною выговор. Созданием конспиративной квартиры резидентура проделала весьма полезную работу, она повысила конспирацию встреч с весьма ценным агентом, и промедление с переездом Линзы было чревато опасными последствиями.

С уважением, Антон».

А чтобы как-то подкрепить свое право на такое смелое обращение к руководству разведки, Квасников через две недели направил в Центр годовой отчет о результатах работы резидентуры по линии НТР. Вот лишь некоторые красноречивые выдержки из него:

«1…Артиллерия нашей страны во всех ее формах — от легкой до тяжелой — не только не уступает, но и в большинстве случаев превосходит этот вид вооружения в США. Поэтому нас интересовали не столько сами орудия, сколько взрывчатые вещества, применяемые и разрабатываемые в США. Особое внимание мы уделяли добыванию информации, связанной с «Энормозом».

Сложнейшие по своему техническому замыслу и грандиозные по своей значимости научные разработки по делу «Энормоз» проводятся совместно с Островом[135].

Задания Бородина[136] по этой проблеме нам удавалось выполнять благодаря Чарльзу, Персею[137], Калибру и Рэду. Для вспомогательных целей активно использовались Арно, Лесли, Стар, Линза и Объектив…

2….По скоростным летательным аппаратам США достигли колоссальных результатов. Информация по всем тактическим и эксплуатационным характеристикам новых американских самолетов нами постоянно направлялась в Центр и получала всегда высокую оценку…

3….Радары — новое достижение научной мысли, революция в вопросах определения и обнаружения противника, в точности управления огнем, в автоматизации различных видов вооружения. Добытые образцы и разведданные по наземным, самолетным и морским радарам окажут неоценимую помощь в сегодняшних и перспективных разработках средств связи…

4….Все материалы, направленные мною в Центр и не востребованные до сего времени, прошу сберечь. По возвращении из Тира[138] готов лично заняться их реализацией…»

Информация по атомной бомбе, полученная резидентурой Квасникова, довольно высоко оценивалась И.В. Курчатовым. Он с первых дней признал, что данные разведки «указывают на технические возможности решения всей проблемы в значительно более короткие сроки, чем думают наши ученые, не знакомые с ходом работ по этой проблеме за границей». Заместитель Курчатова по советскому атомному проекту В.В. Гончаров считал, что «вклад разведки неоспорим, многих тупиков и ошибок удалось избежать…». Такого же высокого мнения придерживался и академик А.Ф. Иоффе: «…получаемая нами информация всегда оказывалась точной и, большей частью, всегда полной, наличие такой информации на много месяцев сокращает объем нашей работы и облегчает выбор направлений, освобождает от длительных поисков. Я не встречал пока ни одного ложного указания…»

* * *

Если во время Великой Отечественной войны ФБР занималось выявлением и пресечением разведывательной деятельности в основном немцев, японцев и итальянцев, то уже после победы Советского Союза над Германией ситуация резко изменилась: американские спецслужбы все свои усилия переключили на борьбу с русской разведкой и русскими шпионами. Около представительства СССР при ООН и Амторга, у посольства в Вашингтоне и у Генконсульства в Нью-Йорке появились закрытые посты наружного наблюдения. Слежка стала вестись постоянно за Твеном, спорадически — за Калистратом[139] и за самим Квасниковым. Об этом, как положено, он проинформировал Центр, реакция которого была совершенно неожиданной:

«В связи с резким осложнением оперативной обстановки в Тире срочно откомандировать Твена в Аттику[140] и законсервировать работу с наиболее ценной агентурой до особого распоряжения. Возможность восстановления с нею связи допустима только с санкции Центра и при условии, если у источника возникнет необходимость сообщить нам экстренную информацию.

Петров[141]».

Прочитав шифровку, Квасников задумался: «Скорее всего, это перестраховка. С одной стороны, она вроде бы оправдана заботой о безопасности сотрудников резидентуры и тех агентов, которые оказали немало услуг советской разведке. А с другой стороны, это нарушит регулярное поступление разведывательной информации и отлаженный годами ритм и режим работы с агентами. Некоторые из них прекращение связи могут расценить как проявление недоверия и, получив интересующие разведку материалы, уничтожить их из опасения длительное время хранить дома… А как быть со связниками, которые втянулись в постоянную работу с нами и уже не мыслят себя без нее? Агентуре еще куда ни шло, перенести этот временный разрыв можно — с некоторыми из них мы и раньше встречались нечасто: раз в три месяца. А вот связники каждую неделю по два-три раза контактировали с источниками и доставляли разведке ценнейшую информацию. Надо же знать психологию этих людей, прежде чем отказывать им в активной работе! А расслабляться и терять бдительность им сейчас никак нельзя! Да, это непродуманное и оперативно неграмотное указание! Оно может иметь самые негативные последствия для функционирования такого сложного и весьма чувствительного к волевым решениям организма, каким является разведка…»

Эти тревожные размышления вынудили резидента Квасникова вступить в долгую переписку с Центром и доказывать, что нельзя прерывать связь с вспомогательными источниками и с агентами-«атомщиками», поскольку это может замедлить ход работ по созданию отечественной атомной бомбы. Приводил он и другие аргументы, но, увы! Из Центра не последовало никакого ответа. Квасников посчитал, что его мнение, очевидно, ничего не значит для Москвы и, в конце концов не выдержав, обратился к начальнику разведки с письменным рапортом:

«В течение последних двух с половиной лет по не известным мне причинам я ни разу не получал писем от своих родственников из Тулы и от родителей жены из Подольска. Учитывая это обстоятельство, а также неиспользованный отпуск за 1943–1945 гг., прошу предоставить мне возможность поехать с семьей в Советский Союз.

Квасников.

4.08.1945 г.».

Ответ из Центра поступил через два месяца: в нем сообщалось о том, что в связи с возросшей активной деятельностью американских спецслужб против советских загранучреждений руководством Наркомата госбезопасности принято решение об отзыве Антона домой для работы в I Управлении НКГБ СССР.

В конце октября Квасников с семьей отбыл из Америки на пароходе «Натан Тоусон», державшем курс на Мурманск. В Москву он прибыл лишь в конце декабря и сразу же после Нового года вышел на работу. Остро переживая за последующую разведывательную деятельность нью-йоркской резидентуры и за оставшегося вместо него в качестве ее руководителя А.А. Яцкова, Леонид Романович попросил начальника разведки принять его в тот же день.

Генерал-лейтенант Фитин принял его сразу. После традиционного начала разговора о жизни