Читать книгу "Дневник провинциальной дамы - Э. М. Делафилд"

любопытным и неожиданным образом повышает мою самооценку. Успешно преодолеваю половину дороги, останавливаюсь на островке безопасности, и тут мне в ухо говорят, что следовали за мной от самого тротуара (такое ощущение, что это было несколько часов назад) и хотели бы с моей помощью столь же безопасно добраться до улицы Хеймаркет[312]. Оборачиваюсь и вижу бедно одетую даму, которая держит в руках три свертка, две библиотечные книги, маленький зонтик и одну перчатку. Отвечаю: «Да-да, конечно», гадая, понимает ли дама, на каких шатких основаниях строится ее доверие ко мне. Ныряю в поток автомобилей, командую: «Посмотрите направо», «Посмотрите налево» – и благополучно достигаю тротуара. С ужасом обнаруживаю, что бедно одетой дамы нет рядом и нигде не видно. Этот случай становится еще одной неразрешимой загадкой, коих так много в жизни.

Выбираю новый костюм (жакет и юбка сшиты не на заказ, но сидят отлично) и красивый черный пояс из замши. Перемериваю по меньшей мере восемнадцать шляпок. Очень навязчивая продавщица каждый раз говорит, что я выгляжу Превосходно, хотя мы обе знаем, что это не так. Наконец выбираю шляпку с полями. Продавщица говорит, что такие сейчас совсем не носят, но кто знает, мода может вернуться в любой момент. Роберту отправляю баночку pâté de foie gras[313], купленную на Пиккадилли у «Джексона»[314].

31 октября. Письма снова дают серьезную пищу для размышлений. Роберт явно желает, чтобы я поскорее вернулась домой, и пишет (довольно трогательно), что наш дом виден с холма возле Плимута и я могу сама в этом убедиться. Никогда не пойму, зачем высматривать дом из такой дали, если никто не мешает встать гораздо ближе, например на теннисном корте. Понимаю, что мужская точка зрения на этот вопрос, как и на многие другие, отличается от моей, но очень приятно, что дорогой Роберт думает обо мне.

Жена Нашего Викария присылает открытку с видом Линкольнского собора[315], на обратной стороне которой напоминает, что у нас в четверг Ежемесячное Заседание, и пишет, что ей кажется, будто я уехала давным-давно, но главное, чтобы я хорошо провела время, а много она сейчас написать не сможет, потому что как раз забирают почту, но если я окажусь рядом с собором Святого Павла[316], то не могла бы я зайти в книжную лавочку на углу и проверить, что с теми экземплярами брошюры Нашего Викария, которые у них продавались летом. Но специально ради этого, конечно, туда идти не надо. На верху открытки приписка с просьбой заглянуть в «Джон Баркерс»[317], если буду проходить мимо, и поинтересоваться стоимостью филейного кружева. Главное – только не в ущерб своим делам! Поверх адреса добавлено, что Роберт выглядит очень одиноким. (Подчеркнуто, и три восклицательных знака, очевидно означающих крайнее изумление. Почему?)

2 ноября. С сожалением отмечаю у себя отсутствие всяческого удивления по поводу того, что интересные приглашения посыпались на меня именно тогда, когда я твердо решила вернуться домой. Однако никаким обстоятельствам не будет позволено помешать мне отбыть из Лондона в назначенный день, а Роберту – встретить меня на станции в 16:18 во вторник, как он пообещал в записке на обрывке листка из блокнота.

Покупаю два чехла в желто-белую клетку – очень дешевых, – чтобы накрыть мебель в квартире на время моего отсутствия. Продавец переспрашивает, точно ли мне хватит двух, и я отвечаю, что дома у меня полно других чехлов. Абсолютная и неприкрытая ложь, за которую мне очень стыдно.

3 ноября. Очередной телефонный разговор с Памелой П. на этот раз носит менее сенсационный характер. Памела просто говорит, что туман пробуждает в ней суицидальные мысли, и в последнее время ей так не везло в Бридж, что она проиграла двадцать три фунта за два вечера, и не считаю ли я, что, когда дела идут столь плохо, остается лишь полностью сменить обстановку? Отвечаю, что, конечно, абсолютно ничего другого не остается, и мысленно прибавляю, что стоит мне не занять никакого места в ежегодном деревенском турнире по висту, так сразу хочется сбежать за границу. Сомерсета[318]. Однако эта фраза пополняет сонм невысказанных острот.

Спрашиваю Памелу, куда же она отправится ради смены обстановки, и она, к моему изумлению, отвечает: о, на Багамы. Но это если Уодделл согласится, пока что он упрямится и настаивает на Пиренеях. Осторожно интересуюсь, мол, разве Пиренеи по-своему не прекрасны? Памела восклицает: «Ой, нет!» – таким тоном, что сразу понятно: она совершенно не в восторге от перспективы поехать в Пиренеи. Дело в том, что на Багамах живет ее очень хороший приятель, который страшно хочет, чтобы она приехала. И правда, в Лондоне все настолько ужасно, что порой она не видит другого выхода, кроме как Сбежать. (В это я могу поверить, но все равно считаю, что Багамы – перебор.) Однако пока что Памела хочет знать, свободна ли я сегодня днем, поскольку она услышала про замечательную ясновидящую и хочет к ней съездить с кем-то, кому полностью доверяет. Только ни слова Уодделлу. Хочется ответить, мол, уже понятно, что последнее условие распространяется на любую деятельность Памелы, но вместо этого говорю, что я тоже хочу проконсультироваться у замечательной ясновидящей. Решаем, что так и поступим, а еще я приглашаю Памелу сначала пообедать в моем Клубе, и она бурно соглашается.

Все оставшееся до встречи время жалею об этом приглашении.

6 ноября. Несколько совершенно беспрецедентных часов с Памелой Прингл. Обед в моем Клубе проходит не совсем удачно, поскольку выясняется, что Памела худеет и из всего меню ей подходит только оранжад. Но она терпеливо ждет, пока я разделаюсь с курицей в соусе и ананасовым пирогом, и рассказывает мне о поистине прекрасном человеке, который отлично разбирается в диких животных. И совершенно бескорыстно обожает ее уже много лет. Прямо как в романах. Сегодня утром от него пришло письмо, и как я считаю, нужно ли ответить? Потому что вот уж кем она точно никогда не была (и не могла бы быть), так это женщиной, которая водит мужчин за нос. «Веди, свет добрый»[319], рассеянно замечаю я и тут же спохватываюсь, что это богохульно и бесчувственно. Однако Памела нисколько не обижена и рассказывает про умнейшего приятеля-дипломата, который звонил утром из Гааги и прилетает на следующей неделе исключительно ради того, чтобы поужинать и потанцевать с Памелой в «Беркли».

Заканчивается все прозаическим образом: я плачу за обед и провожаю Памелу в маленькую и тесную уборную, где она красит губы оранжевой помадой, забывает кольца на раковине, и ей приходится за ними возвращаться, хотя