Читать книгу "Побег - Борис Кантор"

— Сам ты ведьма! — сказала Валя. — Тетя Маня добрая. Она нашу учительницу вылечила.

Тетя Настя и колдунья пришли с туеском и несколькими пучками сухих трав и цветов. Чугун уже закипал.

— У вас есть бадейка? — спросила тетя Настя.

— Есть! — ответила Аня и пошла в баню за бадейкой.

Тетя Маня еще раз ощупала отца, подняла его голову своими высохшими руками и долго разглядывала глаза. Тетя Настя отлила часть кипящей воды из чугуна в принесенную Аней бадейку, поставила чугун на плиту и закрыла конфорку кольцами. Тетя Маня положила пучки травы и цветов в чугун, а из туеска взяла горсть какого-то порошка и бросила в бадейку, бормоча по-шорски и перемешивая воду большой деревянной ложкой. Тетя Настя поставила чугун перед отцом на табуретку и сказала, чтобы он наклонился над чугуном и вдыхал пар. Она закрыла его голову и чугун одеялом. Вначале отец всё время кашлял, но постепенно кашель начал стихать.

Пришел дядя Коля, вытащил стоявшей в русской печи чугунок с едой на вечер и разжег дрова в печи.

— После бани сразу на теплую печь, — сказал он. — Постелите там что-нибудь.

Дядя Коля с тетей Настей унесли чугун и бадейку в баню и увели отца, одетого в старый полушубок дяди Коли. Тетя Маня с туеском пошла к себе домой. Перед уходом она передала через дядю Колю, что отец должен пить горячий настой из чугуна, над которым он парился, сегодня и завтра вместо чая.

Мы все были голодные и решили отварить принесенную мною рыбу. Жарить ее было не на чем: не было ни масла, ни каких-либо жиров, — поэтому оставалось только отварить. Мы поели хлеба с рыбой, оставив две самые большие рыбины отцу, и запили молоком.

На улицу в такой холод не хотелось выходить, а потому все сидели в избе, где наконец стало тепло, и я заснул в своей койке. Меня разбудил приход матери с Мишей. Они продрогли и вымокли под начавшимся дождем. Отец спал на печи, укрытый старым стеганым одеялом. Девочки вполголоса рассказали о болезни отца и настоях тети Мани. Мать решила идти с девочками в баню — помыться и согреться. В это время пригнали коров, хотя до вечера оставалась пара часов. Я неохотно вылез из койки, оделся в ватник и пошел кормить цыплят и утят. Всё небо было затянуто серыми облаками, и порывы ветра бросали в лицо холодную изморось. Миша доил корову, и она у него стояла смирно, не то что у Вали.

Закончив доить, Миша сказал, что надо пойти в баню — погреться. Как раз в это время вернулись из бани мать и девочки.

— Там еще тепло? — спросил Миша.

— Горячо! Еще попариться сможете, — ответила мать.

Иван особой радости по поводу бани не проявлял, но пошел с нами безропотно. В бане без отца было не так жарко, хотя Миша тоже любил париться на верхней полке. Мы прогрелись, помылись, переоделись в чистые трусы и майки, которые мать дала нам с собой.

К нашему приходу на столе стоял ужин. Отец слез с печи, немного поел, спросил, как прошла заготовка дров. Миша рассказал, сколько спилили и раскряжевали берез. Мать заявила, что в такую погоду лучше не ходить в лес, иначе Миша простудится и завалит экзамены. Отец согласился и снова залез на печь, попив настоя. Он всё еще кашлял, но не так надрывно.

После ужина Валя и Аня занялись подготовкой одежды к завтрашнему дню. Они в клубе будут петь в хоре вместе с другими пионерами. В школе им сказали надеть белые рубашки и юбки, но такой одежды у них не было, и они расстроились, что будут выглядеть белыми воронами в своих саржевых шароварах и клетчатых рубашках. Мать ответила, что в таком случае школа должна дать форму всем участникам хора. Купить рубашки и юбки здесь невозможно, да и денег на это нет. Я сказал, что тоже хочу пойти на демонстрацию и посмотреть концерт, когда будут петь Аня и Валя. Мать ничего на это не ответила.

Утром погода была ветреная с низкими рваными облаками, из которых то и дело летел холодный дождь. Мне уже не хотелось идти на демонстрацию. Девочки ушли в школу в старой одежде, закутанные в свои ватники и шали. Шаровары, рубашки и тапочки они завернули и положили в котомку. Иван убежал к соседям, а Михаил залез на сеновал с книгами, чтобы готовиться к экзаменам. Мать замешивала тесто, чтобы напечь хлеба и насушить сухарей для Миши. Отец всё отлеживался на печи.

Я сходил в сарай, покормил утят и цыплят и уже возвращался в избу, когда к калитке подъехал верхом дядя Коля в плащ-палатке. Он расспросил об отце и сообщил, что демонстрацию переносят на час дня из-за дождя.

— А вот и начальство едет, — сказал он, указывая на приближавшуюся со стороны леспромхоза телегу, в которой сидело несколько человек. Они переехали мост, и я узнал Николая Федоровича и Бузицкого, тоже в плащ-палатках. Третьим оказался Юра Бузицкий, закутанный в клеенчатый плащ. Они остановились у нашего сарая и дружно поздоровались. Дядя Коля сообщил им о переносе демонстрации, а потом рассказал о болезни отца.

— Всё лежит? — спросил у меня Николай Федорович.

— Лежит, но ему стало лучше после колдуньи, — ответил я.

— Какая еще колдунья? — спросил Николай Федорович с подозрением.

— Да не колдунья! — сказал дядя Коля. — Это соседка наша. Она травами лечит. В ее роду все женщины лечили травами. Другого-то ничего не было.

— Мы зайдем к Нифону Васильичу на минуту, бумагу подписать надо. И ты, Николай, тоже должен расписаться.

Все пошли в избу, а Юра остался сидеть в телеге. Я поздоровался с ним и спросил, не хочет ли он тоже пойти в избу. Но Юра сказал, что ему не хочется вылезать из-под плаща.

— Ну, посиди, а я сейчас вернусь.

В избе мужики расселись кто куда. Мать уже замесила тесто и поставила в запечник расстаиваться. Отец сидел за столом, укутавшись в одеяло, и пил горячий настой трав. Мать рассказывала про болезнь отца и лечение тети Мани.

— Мы засиживаться не будем, — прервал ее Николай Федорович. — Дадим Васильичу прийти в себя. Нам нужны только подписи Васильича и Николая, подтверждающие получение муки в виде премии за помощь при строительстве моста и организации быта работников леспромхоза. Парторганизация постановила выдать вам по два мешка муки, что и было сделано. А нынче на митинге мы объявим вам благодарность.

— Так я думал, что это за колбу, — нерешительно сказал дядя Коля.

— О колбе мы решили не распространяться, так как могут возникнуть вопросы у начальства, — ответил Бузицкий. — А вам ведь всё равно, за что премию получать. Между прочим, те люди, которые с первого дня ели колбу, уже практически здоровы, а остальные выздоравливают.

— Давайте подпишем, да и делу конец, — коротко сказал отец. — Только вот объявлять на митинге не стоило бы. Записи в протоколе партсобрания вполне достаточно.

— А почему бы и не объявить всем? — спросил Николай Федорович. — Подбодрить народ.

— А потому, что к тому времени, как вы станете объявлять, народ уже будет пьяный и может начаться буза. Зависть-то никуда не делась.