Читать книгу "Венганза. Высшая мера - Юлия Герман"

— Мьерда, Лу! Ну что ты затеял? — убрал отросшую прядь с его лба. — Это уже не смешно. Мне не нравятся твои попытки стать комиком, — внимательно следил, как еле уловимо поднимается его грудь.

— Знаешь, я отомстил… Ему… Я убил его и ты можешь не сомневаться, что смерть этого ублюдка была мучительной, — посмотрел на лицо Луиса, которое уродовали торчащие трубки аппаратов. — Ещё немного и его брат последует за ним, — закрыл глаза, представляя, как пущу пулю в лоб второму Асадову.

— Отец, — послышался еле уловимый звук, больше напоминающий шелест листвы.

— Что? — резко посмотрел вокруг, в поисках источника звука.

— Отец… — также тихо повторился звук.

Дверь в палату плотно закрыта, внутри не было никого, кроме нас с братом. Перевел взгляд на него, вскакивая с кресла. Губы Луиса еле заметно шевелились. Сердце бешено забилось в моей груди от радости. Так не бывает, чтобы мечты, хранимые в душе на протяжении восьми лет, начали сбываться, когда уже надежда оказалась полностью потеряна.

— Отец… — прошептал он.

— Что, Лу?! — приблизился к нему, стараясь лучше расслышать его.

— Он твой отец… — приоткрыл веки брат.

— Кто он, Лу? — его слова походили на бред. Прикоснулся к его лбу, погладив по сухой коже.

— Ниньо… — брат провел языком по губам, смачивая пересохшую кожу.

— Воды, Лу? Дать воды? — протянул руку к тумбочке, на которой стоял графин с водой.

Луис качнул головой, слегка пошевелив пальцами, пытаясь что-то произнести.

— Павел… он твой отец, — выдохнул брат. Приборы, подсоединенные к нему, принялись издавать громкие пищащие звуки.

— Ты бредишь, Лу! — улыбнулся, понимая, что после стольких лет молчания и пребывания в царстве сна он не мог говорить о таких вещах серьезно.

— Он избавился …от нее … — сделал глубокий вдох, — потому что… ты …его.

— Нет, — я мотнул головой, выпрямляясь во весь рост. Этот монстр не может быть моим отцом. Это просто больной бред брата.

— Он отец… — шептал Луис.

Я видел, с каким трудом брату подчинялись слова и с каждым новым вздохом они всё тяжелее давались ему. Приборы просто обезумили, издавая невероятные звуки. Дверь палаты распахнулась, и внутрь вбежали доктор Брукс и ещё какие-то люди. Но я не смотрел на них, единственным, на чем сосредоточился мой взгляд, были чуть приоткрытые веки брата и его беззвучно шевелящиеся губы. Он пытался сказать что-то еще, но люди в белых халатах оттолкнули меня в сторону, подключая трубки и аппараты к брату. В голове всё ещё звучали его слова, не укладывающиеся в сознании. Луис что-то перепутал. Не стоило ему говорить об убийстве недоноска Асадова. Павел просто не мог оказаться моим отцом, ведь тогда получилось бы, что Марина — моя сестра. Губы Луиса расслабились, и комнату заполнил монотонный пищащий звук. Я встряхнул головой, решив разобраться с безумием Луиса позже.

— Мы теряем его, — крикнул доктор Брукс, взяв в руки дефибриллятор.

— Нет, Луис! Не уходи, — кинулся к кровати брата, но меня схватили за руки двое мужчин, вытаскивая за дверь.

— Ему нужна врачебная помощь, подождите снаружи, — сказал один из них.

Растолкав санитаров по сторонам, кинулся обратно в палату, наблюдая, как вновь и вновь пытаются завести сердце Луиса, которое ещё минуту назад билось. Вместе с его стуком теплилась надежда на выздоровление брата и настоящую семью для нас обоих. Тем более, теперь, когда месть осталась позади, мы могли просто наслаждаться жизнью, не оборачиваясь назад. Грудь Луиса сотрясали электрические разряды, снова и снова, но сердце брата устало бороться и решило уйти на покой. Полоска на экране оставалась неизменно прямой, а нервирующий звук упорно кричал об уходе самого близкого и родного для меня человека. Я стоял на месте не в силах пошевелиться.

— Примите мои соболезнования, — дотронулся до плеча Брукс, отсоединяя приборы от Луиса.

— Почему вы прекратили?! — подскочил к кровати, пытаясь снова подсоединить провода к аппаратам. — Не стойте! Сделайте же что-нибудь! Он проснулся и говорил!

Безуспешно дергал за провода и нажимал на кнопки, но ни один прибор так и не ответил ни малейшим сигналом о жизнедеятельности брата.

— Он говорил! Чертовы идиоты! — упал к нему на грудь, прислушиваясь к сердцебиению, но вместо размеренного стука мне ответила глухая тишина.

— Нам очень жаль, господин Альварадо, — встал рядом со мной доктор Брукс. — Его организм не выдержал дальнейшей борьбы и сдался.

— Очнись, Лу! Очнись! — привстал на колени, руками пробуя завести сердце брата и делая искусственное дыхание. — Ну же! Ты нужен мне!

Я повторял бессмысленные манипуляции вновь и вновь, до последнего дожидаясь самого успокаивающего звука в мире — сердцебиения брата. В теле Луиса не произошло никаких изменений. Это был конец. Конец его жизни и конец того, что я считал до этого стоящим борьбы. Глаза застила пелена и я обессилено повалился лицом на его кровать, сотрясаясь от беззвучных криков отчаяния.

Последующие сутки проходили как в чертовом сне. Тяжелая организация похорон, которую взвалил на себя Хавьер и остальная банда. Я же не в силах был даже дышать. Чтобы хоть как-то оторвать меня от тела брата, Брукс вколол мне конскую дозу какого-то гребаного успокоительного, вырубившего меня на добрую часть суток, а после этого Хавьер постоянно подпаивал меня каким-то пойлом, приправленным пилюлями. Голова отказывалась работать, и все происходило как при замедленной съемке. Эмоции притупились так сильно, что единственной мыслью, крутившейся в голове, была: «Он всё-таки нарушил свое слово и оставил меня совершенно одного». Я словно зомби только спал и пил. Меня совершенно не волновало ничего, кроме резко обрушившегося как снежная лавина одиночества. Ко мне беспрерывным потоком приезжали какие-то люди, чьих лиц я не мог даже разобрать. Хавьер отправлял всех прочь, раздавая указания о необходимой помощи. Я же больше годился на роль растения, которым был брат последние восемь лет.

Похоронить Луиса решили рядом с мамой и его отцом, на следующий день после его смерти. В день похорон мне не давали лекарств, по-братски позволив испить всю боль до дна. Проститься с братом собрались Сангре Мехикано практически со всего побережья.

Луис лежал в гробу… такой же худой, каким был в больнице. Но с его лица исчезло выражение муки, и вернулась прежняя красота и покой. Он выглядел так же, каким его знали до несчастного случая. Увидев его в деревянном ящике, предназначенным остаться его домом навечно, я вздохнул с облегчением. Меньше всего хотелось, чтобы его видели жалким и слабым. Луис был самым достойный среди нас, и ему надлежало остаться в памяти собратьев таким, каким его знал каждый в наших кругах. Хавьер позаботился о внешнем виде брата лучше, чем смог бы сделать я, за что я был ему безгранично благодарен. Никто не должен запомнить моего сильного и властного брата как беспомощную тень того, кого звали когда-то Луисом Альварадо.