Читать книгу "Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли"

Однако у этого правила есть любопытное исключение. Для тревожного стиля привязанности характерна острая психологическая реакция на проявления чужого страдания. Ее носители могут испытывать неодолимую тягу помогать другим, совершая альтруистические поступки или иными способами проявляя благородство, «поскольку их переполняют эмоции из-за страданий других людей», по словам Гиллата. «Это может случиться и со мной», — думают они, и эта мысль вызывает огромную тревогу, от которой есть лишь одно средство — немедленно сделать что угодно, лишь бы уменьшить страдание. «Когда эмоционально незащищенные люди с высокой тревожностью становятся волонтерами, их уровень тревоги снижается, — сказал Гиллат. — Они фактически обретают чувство безопасности».

Много лет назад я прошла недельный семинар в Дармсале, во время которого нейроученые рассказали далай-ламе об изучении способности человеческого мозга перестраивать собственную структуру и функции под влиянием опыта и умственной тренировки. Один из буддийских ученых, монах французского происхождения Матье Рикар, по этому поводу заметил: «Это работает, потому что вы очень хотите помочь, а еще потому, что настолько переживаете при виде страданий, что действуете, лишь бы меньше страдать самому». Таким образом, некоторые люди чувствуют необходимость помогать другим, потому что испытывают слишком сильное давление из-за существования в мире больших и малых бед. Зачастую тревожные люди становятся волонтерами именно по этой причине.

Эти выводы согласуются с данными исследований с участием прижизненных доноров почки, эмпатия которых, оказалось, проистекает из острой восприимчивости к страданиям других. В других случаях облегчить тревогу удается менее сильными средствами.

• • •

Когда в США начался массовый перевод стационарных больных на амбулаторное лечение, Кен Дадек пошел работать в дом-интернат за минимальную зарплату. «В те времена многие болезни, как мы сейчас знаем, попросту неверно воспринимались, — объяснил он. — Одного человека поместили в лечебницу из-за заболевания, которое теперь называется биполярным расстройством. Он рассказал, что играл на трубе в биг-бэнде, и меня мучила мысль, как могло случиться, что он здесь оказался! Он был достойным и интересным человеком, но болезнь мешала ему жить нормально. Я видел, что в обществе есть целая группа людей, с которыми ужасно обращаются, в том числе и те, кто лечит психические заболевания. Тогда массово применялись аминазин и другие мощные седативные нейролептики. Больным шизофренией и биполярным расстройством их буквально горстями скармливали. Люди от них превращались в пускающих слюни сомнамбул и двигались еле-еле».

Какая удручающая растрата человеческих сил и ресурсов, и сколь многим ее можно поставить в вину! «Психиатрия, психология, социальная работа — эти сферы деятельности должны бы ответить за провал, растянувшийся на десятилетия», — сказал Дадек по поводу дурного обращения с психически больными людьми в период, считавшийся временем научного взлета. Вчерашние студенты начинали с самых тяжелых больных, с годами переходя к более простым, не столь хлопотным случаям. Таким образом, наградой за профессиональный опыт становилась возможность не работать с пациентами, наиболее нуждающимися в помощи. «У меня в голове не укладывалось, что можно так плохо обращаться с душевнобольными, прежде всего, что так могут себя вести специалисты по душевным болезням», — вспоминал Дадек.

В 1944 г. шестеро бывших пациентов психиатрической больницы и двое добровольцев создали группы «Мы не одни» («We Are Not Alone») с целью преодолеть социальную изоляцию пациентов с тяжелыми психическими расстройствами: шизофренией, биполярным расстройством, депрессией. В 1948 г. они купили таунхаус в одном из районов Манхэттена — Адской кухне, где в те времена бушевали кровавые бандитские разборки. Так возник Fountain House, где предлагаются образовательные программы — прежде всего, молодым людям, с которыми в университете случился психотический эпизод, — а также профессиональное обучение. Дадек стал президентом Fountain House в 1992 г. «Это роковые заболевания, поскольку они становятся вашим новым "Я". И вот вы уже не человек с шизофренией, а шизофреник, — заметил он. — Ваша личность подменяется диагнозом, ваше человеческое начало никого не интересует. С самых первых дней своей деятельности я умел видеть в диагнозе человека. Я никогда не мог удержаться от того, чтобы сделать шаг навстречу и обнаружить человека, а не его болезнь». Несправедливости, свидетелем которых он стал на заре своего пути, заставили его посвятить этой деятельности всю жизнь.

Семидесятичасовая рабочая неделя и полуночные звонки в этой жизни — норма. Выдерживать такой режим помогает еще одно обстоятельство. Дадек вырос в сплоченной католической общине под Бостоном в семье ветерана Второй мировой войны, страдавшего от посттравматического синдрома и вынужденного, несмотря на IQ в 160 баллов, довольствоваться работой молочника и сторожа. В психически больных клиентах Fountain House Дадек видит своего отца, за их обкорнанными судьбами — огромный нераскрытый потенциал. Есть и еще один стимул. Его брат, двумя годами младше, умер в четырехлетнем возрасте. «Это движет мной, а как именно, я и сам не вполне понимаю, — сказал Дадек. — У меня такое чувство, что я живу за нас двоих. Думаю, это один из источников моей компульсивной приверженности делу».

Обреченные творить

В психологии есть направление научной мысли, согласно которому любое сознательное действие предпринимается человеком с единственной целью — перехитрить смерть. Действия могут быть любыми — от рождения детей, которые дадут жизнь своим детям и так далее, передавая наши гены по бесконечной цепочке поколений, до создания творческого наследия, способного пережить бренное тело. Последний мотив слышится в высказываниях художников, на протяжении столетий пытающихся объяснить, почему они творят. Джефф Кунс (род. 1955) в интервью 1986 г. говорил об «ответственности, проистекающей из убеждения, что искусство способно каким-то образом повлиять на человечество и сделать мир лучше». Виллем де Кунинг (1904–1997) выразил эту идею афористически лаконично: «Я не пишу, чтобы жить, я живу, чтобы писать».

В большинстве произведений искусства компульсия неочевидна для неспециалиста, но в некоторых столь же заметна, что и краска на холсте. В «Истории обсессий» (Obsession: A History) Леннард Дейвис описывает трагическую судьбу художника-неоконцептуалиста Марка Ломбарди, знаковыми работами которого стали рисунки — точнее, схемы — сетей отношений. Он «компульсивно создавал комбинации кругов и соединительных дуг», изображающие движение денежных потоков в мире, между политиками, компаниями и индивидами, например «Билл Клинтон, Lippo Group и Джексон Стивенс из Литтл-Рока в Арканзасе» (это название одного из рисунков[57]). Однако в этом не было и тени авторского вымысла. Ломбарди тщательно изучал каждую связь и сделку. Согласно каталогу «Марк Ломбарди: глобальные сети» (Mark Lombardi: Global Networks), в его архиве скопилось более 14 000 карточек размером три на пять дюймов с заметками о денежных потоках, связанных со скандалом «Иран-контрас» в годы президентства Рональда Рейгана, «Отчетом комиссии Тауэра» и другими конспирологическими «хитами» 1980-х гг. Друзья Ломбарди рассказывали о его «поглощенности» и «исступленности» в работе, а один из них даже предположил у него «какую-то разновидность мании» из-за привычки «работать без сна много дней подряд». Он вырезал статьи из газет и политических еженедельников и отслеживал реакцию правительства на скандалы, часто выпрашивая нужные ему номера у букинистов. В 2000 г. Ломбарди повесился.