Читать книгу "Политики природы. Как привить наукам демократию - Брюно Латур"

Хорошее правительство не предоставляет политике исключительную привилегию определять общий мир отдельно от тех, кто в нем проживает, оно предстает как власть наблюдения (таблица 5.1), которая одновременно использует различные ноу-хау администраторов, ученых, политиков, экономистов и моралистов, следуя по непроторенной дороге, ведущей от плохо артикулированного коллектива к его следующему состоянию, артикулированному уже лучше.

Похоже, в поисках своего пути политическая экология приходит к удивительному результату: так как мы пытались освободить науки от Науки, а коллектив – от социального, нам нужно государство, которое не будет вводить в ступор политика, Наука или экономика. Противоположностью либерального государства является государство, освобожденное от любых форм натурализации. Необходимо, чтобы новая власть была сильной, но при этом ограничивалась искусством управления и могла бы помешать всем остальным властям и неполноценным компетенциям прервать изучение кривой обучаемости или заранее диктовать ей результаты. Все научные, нравственные, административные, политические, экономические добродетели должны слиться воедино, чтобы сохранить в неприкосновенности эту власть наблюдения, которую наделяет полномочиями не общая воля, порожденная общественным договором, не тотальное обобщение, близкое абсолютному Духу, а самый скромный и обыденный договор на обучение•, ведь только он может определить, чего добиваются ассоциации людей и нелюдéй и непредсказуемым образом выходить за пределы контролируемых нами действий. Если люди нуждаются в правительстве, то не потому, что они недостаточно добродетельны, а потому, что они не могут контролировать общие действия, а их правители способны на это в еще меньшей степени. Знание об общем благе постоянно должно быть объектом беспрестанного экспериментирования. Государство обеспечивает сравнение между положением дел n и n+1.

Таблица 5.1. В дополнение к таблице 4.1, эта таблица вкратце описывает вклад различных ноу-хау из четвертой главы в задачу наблюдения, тем самым подчеркивая достоинства кривой обучаемости

Если это определение покажется недостаточным тем, кто ощущает себя наследником Людовика XIV, Руссо, Дантона, Гегеля, Бисмарка или Ленина, то они должны вспомнить о важности, которую мы придаем непрочной упаковке, разделяющей внутреннюю и внешнюю среду коллектива. Если государство действительно обладает монополией на определение врага•, то эта малопочетная обязанность должна перейти к власти наблюдения при условии, что слово «враг», в чем мы уже убедились выше, изменило свой смысл. Этот термин больше не обозначает наших человеческих соседей, которые собирают войска у наших границ. Мы также не собираемся при помощи этого выражения клеймить существа, не поддающейся ассимиляции до такой степени, что это даст нам право отказывать им в существовании, навсегда исключая их как нечто иррациональное. Нет, враг, человек или не-человек – это тот, кого мы исключили сегодня и кто завтра подвергнет коллектив риску; враг – это будущий союзник (193). Помимо войн с внешним врагом и гражданских войн прошлого, существуют междоусобные войны, в которых сталкиваются ассоциации людей и нелюдéй, число которых, а также их опасность до сегодняшнего дня были неизвестны (194). Государство не занимается исключительно подготовкой внешних войн и предотвращением войн гражданских, оно также должно проявлять постоянную бдительность относительно этой новой войны, имя которой пока еще не придумали, хотя она свирепствует с незапамятных времен, противопоставляя коллектив, находящийся в процессе исследования, всему, что ему угрожает, что может поставить его под сомнение и представлять для него смертельную опасность и с которым он тем не менее должен сотрудничать в процессе построения.

В зависимости от того, насколько сильна власть наблюдения, один и тот же коллектив будет одновременно функционировать в двух совершенно различных режимах: он будет считать себя или осажденной варварами крепостью, или же коллективом, который окружают исключенные, намеревающиеся подать апелляцию. В первом случае враги окажутся ничтожными, неартикулированными и станут, в соответствии с этимологией, варварами, говорящими на своем ломанном и непонятном языке; во втором – с ними будут вести войну как с будущими союзниками, и сама идея их исключения может причинить коллективу серьезное беспокойство. Варваром является только тот, кто считает, что смог раз и навсегда найти подходящие слова для самоопределения. Логос – это не понятная и членораздельная речь, которая противопоставляется чужому косноязычию, а затруднение речи, которое переводит дыхание, начинает заново – другими словами, подбирает слова в ходе испытания. Если мы называем варварами, воспользовавшись удачным определением Леви-Стросса, тех, кто полагает, что его окружают варвары, то мы можем назвать цивилизованными тех, чей коллектив окружен врагами•. Контаминация варварства в одном случае, контаминация цивилизации• – в другом: варвар повсюду видит варваров, а человек цивилизованный – цивилизацию. И в том и в другом случае опасность будет означать нечто иное: в то время как варвары (внешние) угрожают другим варварам (внутренним) истреблением, люди цивилизованные (внутренние) угрожают другим цивилизованным (внешним) новыми требованиями•. Поэтому о власти наблюдения можно сказать, что она «защищает цивилизацию» при условии, что мы впредь будем определять ее, в отличие от модернизма не по положению на шкале прогресса, так как ни шкалы, ни прогресса больше нет, но по тому, насколько цивилизованно коллектив обращается с теми, кого он вполне однозначно отверг. Государство защищает независимость на внешнем фронте и автономию – на внутреннем. Не будет ли в таком случае цивилизованное обращение с aliens способом сохранить нечто важное от полномочий старого государства, как только оно освобождается от своих притязаний на то, чтобы стать единственным рациональным агентом истории, который способен осуществить тотализацию?

Упражнения в дипломатии

Коллектив продвигается вслепую: он нащупывает, он регистрирует присутствие новых существ, о которых пока неизвестно, являются ли они друзьями или врагами, суждено ли им разделить общий мир или они разойдутся навсегда. Не имея возможности предвидеть, он должен управлять. С белой тростью в руках, он постепенно принимает меры к тому, чтобы обустроить вселенную, которая его окружает и представляет для него опасность. Хотя ему неизвестно, сколько препятствий он должен преодолеть, он также не знает, на какое количество спасительных предметов он сможет рассчитывать. Как Мальчик-с-пальчик, он может только сохранять следы своих перемещений; он не рассчитывает на иную помощь, кроме дневников собственных наблюдений, которые постоянно обновляются. Блуждайте, если вам вздумается, но всегда делайте так, чтобы ваш путь можно было четко отследить. Правовое государство зависит от этой сбивчивой записи опыта. Никто больше не придет нам на помощь. К счастью, те, отличие от которых вы постепенно начинаете осознавать, также блуждают во мраке. Они также наверняка не знают, относятся ли они к тому же самому миру. Они также продвигаются на ощупь. Они пока еще не обладают сущностями с фиксированными контурами или окончательными идентичностями, а всего лишь привычками и свойствами. Поверьте, им так же страшно, как и вам! Как только встает вопрос о числе коллективов, Другой изменяет свою форму. Как недавно историчность, а еще ранее – экстериорность, инаковость изменяется: она теперь тоже выглядит иначе.