Читать книгу "Он говорит - Владимир Березин"

Но, главное, говорил, всё равно ничего не понятно.

А людям ведь во всякой беде нужно виноватого назначить. Как назначили виноватого, так все и успокаиваются. Вроде как радость и спокойствие в людях разливаются. Инженер этот говорил, что главное разу под каток этот не попасть — потом не отмоешься, даже если не виноват вовсе».

Он говорит: «Чему ты улыбаешься? У нас совсем другое время было. Например, никаких педерастов я не видел и ужасно удивился, когда Хрущев их где-то нашёл. Думал, что просто ругательство какое-то, вроде „мудака“.

Потом, конечно, расспросил своих и узнал-понял, что такое.

Сейчас вот дочь одного полковника за иностранную теннисистку вышла. Ну, у них там так можно, ну так — совет да любовь. Не знаю уж, что там полковник по этому поводу чувствует.

А у меня вот история была: мы с братом ухаживали за девушками как-то и одна мне уж больно нравилась.

Но ничего не выходило, как ни ухаживай, только траты одни. Она красивая была и, кстати, теннисом занималась. Тогда, знаешь, теннис этот был как фигурное катание… А, не то я говорю, ты не понимаешь, что тогда было фигурное катание. Что тебе про этот теннис объяснять. Но моя красивая была, и я как пёсик за ней бегал. А только спустя лет двадцать, понял, что она мужчинами вовсе не интересовалась. А приметы ведь были, да я не замечал. Она с подружкой всюду в обнимочку ездила — у нас вот разнополых… Разнополые, да — слово такое было. Так их, то есть нас, вместе в гостинице не селили. Способ, правда такой — сунешь в паспорт двадцатипятирублёвку, фиолетовую такую, и — селят. Ну так это ж какие деньги были. А этим — можно было, потому что, знаешь, их не было вовсе. Но потом нас жизнь развела, и вдруг она появилась, и как-то даже мной заинтересовалась, да только у неё что-то с головой стало. Странные какие-то вещи говорила, к какой-то подруге своей отправляла. Я работу искал, так она мне адрес дала, а там — зоопарк. Потом в гости к кому-то позвала, а там её нет, только другая подруга заплаканная. На меня волком смотрит.

Наконец, и вовсе пропала.

И тут недавно у меня дома звонок.

— Здравствуйте, — говорят, — я, говорят, старший дознаватель истринского ровэдэ такая-то.

Ну, у меня сердце обмерло, у меня ж там дача. Думаю, дом сгорел, или там мёртвого бомжа под кустом нашли, а старший дознаватель продолжает:

— Знакома вам эта… — и тут я охнул.

— Несколько лет, — честно отвечаю, — не видел. Да уж чего, лет десять. А так, говорю, знакомы, конечно.

Ну дознаватель мне говорит — понятно, спасибо, извините за беспокойство.

— Погодите, — я так заблажил. — Девушка, милая, да что ж с ней случилось?

— Пропала, — мне отвечают.

— А давно ли?

— Да года четыре назад.

Тут я всё понял. Ну четыре года, значит — всё.

— Знаете у неё с головой было… — говорю.

— Да всё мы знаем, — отвечают. И трубку повесили.

Такая вот у меня грустная история была с этим племенем.

Как вспомню, так печалюсь.

А ведь жениться хотел, не знал, что нельзя».

Он говорит: «А я в педучилище преподавал. В тот момент у нас церковное возрождение началось.

Девки были пригожие и щеголяли крестиками, которые лежали у них промеж грудей. Носили и поверх блузок, то и дело совали под нос названия праздников, но без чёткого представления, когда они значатся в календаре. Эти учительницы гуляли с братками, и то и дело я видел, что их подвозит новый парень на вишнёвой „девятке“. Я как-то спросил, так одна мне сказала про своего прежнего: „Усоп“. И глаза потупила скромно так.

Мне одноклассник, он дьяконом после Афганской войны стал, рассказывал, что им часто ребятишек с окраин привозят на отпевание. Некоторые честно говорили, что усопшие — некрещеные. Так батюшка его придумал в таких случаях исполнять над мёртвым телом „чин на освящение всякой вещи“.

Ну а я этим студенткам прочитал однажды Блока, не называя, впрочем, его имени:

Её спелёнутое тело Сложили в молодом лесу. Оно от мук помолодело, Вернув бывалую красу.

Уже не шумный и не ярый, С волненьем, в сжатые персты В последний раз архангел старый Влагает белые цветы…

Ну и далее, поёт ручей, цветет миндаль, и над открытым саркофагом могильный ангел смотрит в даль. Прочитал я это, да и предложил объяснить в чём там дело своими словами. Аудитория (говорливая её часть) сошлась на том, что эта история про изнасилованную и убитую женщину, которую маньяк закопал в лесополосе.

Вот так у нас дела обстояли».

Он говорит: «Во всяком деле важна субординация и строгий порядок. Одним положено одно, а другим — другое. Кому поп, кому попадья, а кому попова дочка, как гласит русская народная мудрость. Кому колени портить в экономическом, кому пьянствовать в бизнесе, а кому принимать душ в собственном самолёте. И двигаться по этим ячейкам туда-сюда, нечего, только вспотеешь да людей потревожишь.

Я вот однажды по ошибке полетел бизнес-классом. Это много лет назад было, когда власть переменилась. Тогда всё перемешалось, субординация нарушилась и строгий порядок затрещал по швам. Так или иначе, меня сунули за бархатную занавеску в специальный закуток. Оказалось, что на этом самолёте летает Президент Северной Осетии. Бизнес-класс в таком самолёте совсем не то, что в обыкновенном. Спать там невозможно, а только пить, потому как только ты цапнешь зубами край воздушно-пластмассового стакана, как стюардессы у тебя его отнимают и доливают в него осетинской водки „Исток“. Если ты пил шампанское „Исток“, то его выливают, и льют туда вино „Исток“, а если ты вино „Исток“ пил, то вместо него льют водку „Исток“. А уж если там водка была, то плещут туда коньяк „Исток“. И всё из-за того, что Северная Осетия тогда делала половину российской нормальной водки, и семьдесят процентов всей палёной водки на свете. А насчёт процентов вина и коньяка ничего не скажу — не знаю. К тому же в президентском самолёте лететь было тяжело ещё оттого, что к тебе всё время подбегают стюардессы и тычут тебе в бок шампуры с шашлыком из осетрины.

Всё как-то непросто в этом бизнес-классе.

Но такие промашки случаются у меня редко. Обычно я к таким местам и вовсе близко не подхожу. Зачем туда соваться? Я обычный консультант. Да и избежать ненужных мест легко — от того места, в котором ты не нужен, исходит особый запах, его очень просто отличить поэтому от места, в которое тебе нужно сунуться. Но, к сожалению, иногда ветер меняется, и этот запах сложно учуять.

Ты думаешь, что идёшь куда, куда пустят, и охрана, видя твой уверенный вид, тоже проникается, и тебя пускает. Охрана ориентируется по запаху, она может учуять от тебя неправильный запах, когда от тебя пахнет, скажем, селёдкой или банными вениками, или, к примеру, свежесмазанными сапогами. Шучу, да.