Читать книгу "Год Быка - Александр Омельянюк"

Ксения же занялась уничтожением продуктов его труда, продемонстрировав мужу мастерство в разжигании костра из не сухих веток.

Уставшие, но довольные супруги поздно вечером через Чухлинку и Перово возвратились в Загорново.

На следующий день соседка по даче Татьяна Гусева (Кошина) пригласила ближайших своих приятелей на десятую годовщину смерти своей любимой мамочки, пришедшейся в этот раз на пятницу.

Однако утром Ксения забузила. Накануне уставшая и расстроившаяся, вспомнившая своих родителей, она совсем раскисла, пустив не скупую слезу, вопрошая к мужу, как они будут спасать вторую дачу, если ни сил, ни средств у неё больше нет.

Зато они были у Платона. Он не без труда постепенно успокоил жену, обоснованно пообещав ей постепенно всё сделать, и они пошли в гости.

Кроме Кочетов пришли супруги Александр и Елена Огородниковы, и две ровесницы Татьяны, одна из которой уже ставшая вдовой. А кроме хозяйки гостей принимала и её двоюродная сестра Русана, внёсшая главный вклад в кулинарные изыски и в обеспечение чаепития вкуснейшим самодельным печеньем.

Не успели участники поминок по инициативе всех опередившей самой хозяйки поднять рюмки за память о её маме, как Татьянины подруги наперебой загалдели, вскоре забыв причину своего здесь присутствия.

Однако тему восстановила Русана, поделившаяся своими давними и тёплыми впечатлениями о тёте.

Но вскоре разговоры за столом опять постепенно вернулись в своё обыденное русло.

После обсуждения кулинарных успехов Русаны по инициативе двух Татьян разговоры перешли на перемывание косточек местной дачной власти.

Однако в процессе долгих перепасовок и перетасовок претензий к дачному руководству они пришли к выводу, что нынешний состав Правления не худший, и пусть пока правит.

Уже после этого Ксению особенно возмутила позиция одной из Татьян, возмущавшейся на замечание нового председателя Правления Марины Николаевны не выбрасывать мешки с гнилыми яблоками в мусорные контейнеры соседнего посёлка Мирный.

Супругов Кочет особенно удивила безапелляционная откровенность этого возмущения.

Надо же, какие у нас здесь соседи – чистюли за чужой счёт?! Это – моё, чистое, потому не троньте! А дальше – наплевать что будет! Это уже не моё и далеко! – возмущались супруги на позицию этой Татьяны уже после застолья.

Другая же Татьяна критиковала власти за неправильное и нечестное использование собранных у садоводов денег.

От претензий, денег и мусора, уже чуть захмелев, перешли на другие темы, вспомнив и, выбывших по разным причинам из их садоводческого товарищества, ровесников.

Пили мало, в основном водку, где тон пытался, было, задать Александр, не раз одёрнутый своей женой Еленой.

И только хозяйка Татьяна, её сестра Русана и Платон, при нейтралитете Ксении, пытались вернуть разговор в нужное русло. Поэтому писатель стал демонстративно громко и настойчиво задавать хозяйке вопросы о её маме.

И благодарная с удовольствием и пространно отвечала на них. Так к радости Платона она вспомнила, как её мама называла Кешу «Звоночком», а он её, ещё чётко не выговаривая некоторые слова, баба Ига.

А из её эмоционально-тёплого, хоть и иногда сбивчивого, рассказа проявилась чёткая картина части жизни её любимой мамочки.

Аида Арсентьевны Иоанесян родилась 6 ноября 1921 года в армянском городе Степанакерте. Её мать, учительница, с шести лет отдала дочку-разумницу в школу. Поэтому окончание ею Бакинского мединститута пришлось как раз на начало войны.

Вместе со всем своим выпускным курсом эта маленькая, хрупкая, тоненькая девочка с косичками в срочном порядке сдала государственный экзамен и сразу была направлена в одну из действующих армий Западного фронта.

На миниатюрную Аиду, которой впору было не воевать, а танцевать в балете, была целая проблема найти подходящую военную форму.

Гимнастёрку ей дали конечно не по комплекции, и та бесформенно топорщилась на девичьем тельце, туго перетянутая ремнём в осиной талии.

С другим же военным обмундированием было ещё сложнее. Юбка оказалась вся на булавках, так как перешивать её не было ни сил, ни времени.

В общем, стала военврач Аида Иоанесян девочкой во взрослой военной форме. А из косичек пришлось сделать вокруг головы несколько взрослившую её «плетёнку», к которой она привыкла и носила всю оставшуюся жизнь. Вот только цвет её волос со временем поменялся с чёрного до серебряного.

Ей приходилось нередко и самой, вместо санитарок, ни за славу и почести, перетаскивать раненых, чей вес превосходил её собственный почти вдвое. Хоть это и казалось невероятным, но стало в порядке вещей, особенно когда фронт поначалу приближался к госпиталям, которые иногда попадали под огонь неприятеля. Аиду сразу поставили на конвейер. Операции за операциями, не считаясь со временем, силами и усталостью. А по-другому не могло и быть в то время. Но она выдержала, привыкла. Ей помогал её очень добрый, мягкий, просто ласковый, домашний характер. Именно в силу его она любила и жалела всех. И если была хоть малейшая возможность сохранить раненому бойцу руку или ногу, Аида всегда шла на это.

Молодые и немолодые раненые стонали, бредили, звали маму. И она заменяла им их матерей, ласковым словом успокаивала их, гладила по головке, приговаривая:

– «Всё будет хорошо, сынок!».

И этот её оптимизм молодости и искренняя доброта передавались раненым бойцам, помогая им перенести боль и тревоги, прививая иммунитет против невзгод.

Как некурящая она меняла свою долю табака на шоколад и весь его отдавал своим подопечным раненным, уверяя их, что им его необходимо съесть для скорейшей поправки здоровья. Хотя и ей самой его поправить было бы не лишним.

Ведь весь персонал госпиталя, невзирая на чины, возраст, пол и здоровье, был постоянным донором для раненых. А крови часто не хватало.

Тогда в срочных случаях отлавливали кого попало, лишь бы группа крови совпадала. И отказов не было. Все проявляли героизм. Война была одна на всех, и люди не стояли за ценой.

Никому и в голову не приходило сказать, что уже сдавал почти час назад, или что-то в этом роде.

Фраза «Нужна твоя кровь!» не требовала дополнительных разъяснений.

Однажды к ним в госпиталь привезли раненого немецкого офицера. Для срочной операции требовалась кровь. Нужная группа оказалась у, ассистировавшей в этот момент главному военврачу, Аиды.

Фриц, поняв, что ему будут переливать кровь от этой, как он подумал, еврейки, пришёл в дикую ярость, и, извиваясь всем телом, как безумный, заорал на всю операционную:

– «Юдиш найн!».

Тогда полковнику-хирургу пришлось объяснить фашисту, что другой крови для него нет, и не будет. Немец тут же успокоился, так как очень хотел жить, и сам протянул руку для прямого переливания крови, лишь демонстративно отвернувшись от неполноценной.