Читать книгу "Сентябри Шираза - Далия Софер"

Они долго продвигаются впотьмах. В отдалении кружась, как карусель, мерцают патрульные огни.

— Вон там Турция, — время от времени повторяет Мансур. — Надо идти на эти огни.

Однако цель, как кажется Исааку, ближе не становится, и он уже начинает беспокоиться, удастся ли им перейти границу до рассвета. Он сжимает закоченевшую руку жены, не спускает глаз с дочери — она в нескольких метрах впереди, ее ведет Мансур-ага. Они идут по еле заметной тропке, стараясь ступать как можно тише. Время от времени они перешептываются, пересчитывают друг дружку по головам, проверяют — не отстал ли кто. Беременная женщина плетется в самом хвосте.

Исаак думает о городах, которые их ожидают — Анкаре, Стамбуле, Женеве, Нью-Йорке, и о тех, что он оставил позади: Тегеране, где его дом, в котором теперь нет следов их жизни; Рамсере, вечно затянутом туманом на берегу Каспия; Исфахане с голубыми куполами; Йезде, где кирпичные дома вдоль улиц укрывают жителей от жары днем и холода пустыни ночью и где зороастрийцы поддерживают в сосуде с маслом вечный огонь; любимом Ширазе, где он проводил каждое лето, где узнал поэзию и Фарназ, где у мавзолеев средневековых поэтов Хафиза и Саади[68] читал стихи и мечтал стать поэтом. Иногда прохожие просили погадать по томику Хафиза, с которым он не расставался, и Исаак — в молодости он и сам верил, что так можно узнать судьбу, — им не отказывал. «Что вас беспокоит?» — спрашивал он. И ему отвечали: «Больная мать, умирающий отец, опостылевшая работа, бедность, зашедший в тупик брак». Чаще узнать судьбу хотели люди, чем-то угнетенные. Исаак открывал сборник Хафиза, читал первое попавшееся на глаза стихотворение, и они верили, что оно содержит ответ: «О колесо судьбы, чудны твои дела: чье имя гордое теперь сгорит дотла?» или «Не стоит даже счастье всей земли мгновения, исполненного боли»[69]. А с началом сентября Исаак паковал чемодан и уезжал в Тегеран, зная, что через восемь месяцев снова вернется. Тогда он был уверен, что вернется в Шираз, не то что сейчас, в этом сентябре.

На рассвете они добираются до турецкой деревушки. Беглецы гуськом, один за другим проходят во времянку — в ней всего одна, совершенно пустая комната. Они садятся на пол, каждый молча думает о своем. Глядя на мужчину в белом костюме, Исаак улыбается: его костюм запылен, заляпан грязью. Мужчина кивает и улыбается в ответ, показывает большой палец. Как думаете, в моем возрасте смешно надеяться начать жизнь сначала? Однако надежда достичь земли, где текут молоко и мед, придает нам сил, верно? Последней приходит беременная женщина, она держится за живот. Ей освобождают место — им больше нечего ей предложить. Сидя на голом полу рядом с женой и дочерью, Исаак думает о матери, оставленной по ту сторону границы в полном одиночестве.

В деревне их сажают на грузовик, и через несколько часов они уже в Анкаре, где им нужно пересесть на автобус до Стамбула. Утро прохладное, солнечное, ветерок раздувает белые занавески. В одном окне через улицу женщина выбивает ковер, в другом поливает анемоны. И здесь жизнь идет своим чередом, думает Исаак, точно так же, как в соседнем городке и в городке подальше. И здесь людям нравится горячий кофе, прохладный ветерок, чистые простыни и любовь.

Ему предстоит договориться, чтобы им поставили в паспортах липовые въездные штампы, позаботиться о визах в Швейцарию и Америку. В Женеве — там их первая остановка — Исаак посетит банк, снимет со счета то, что осталось от заработанных за всю жизнь денег, и, само собой разумеется, наведается к Шахле и Кейвану: они, конечно, уже присмотрели себе квартирку, может, даже с видом на собор Святого Петра или на Женевское озеро, где они смогут посмотреть регату, которую тут проводят каждую весну. Прилетев в Нью-Йорк, они обсудят с Парвизом план действий — на недели, месяцы, годы вперед.

Ну а пока он смотрит на жену — горе их многому научило, на дочь — та засыпает стоя. В Стамбуле они сядут на берегу Босфора и, выдавив лимон на поджаренную рыбу, вспомнят Каспийское море и постараются представить себе водные глади, которые ожидают их в других краях.

Благодарность

Хочу поблагодарить Ли Будро, чуткого, сведущего и вдумчивого редактора — всегда мечтала о таком, Дэниела Халперна за его доверие, а также весь штат «Ecco» за их энтузиазм и титанический труд. Также я благодарна Дэвиду Маккормику, не только замечательному агенту, но и хорошему другу, П. Дж. Марку, благодаря которому эта книга разошлась чуть ли не по всему свету, а также Элисон Смит, первой представившую эту книгу читателям.

Я в неоплатном долгу перед моей дорогой подругой Джой Джекобсон — она прочитала все варианты романа и высказала ряд ценных замечаний (и вдобавок, пока я писала, поила меня чаем и угощала фруктами) и Хилари Джекобс — она вернула мне веру в добро. Огромное спасибо Люси Розенталь, чья поддержка в начале работы позволила мне взяться за перо (семинары по утрам на холмах Умбрии я не забуду никогда), а также Мелвину Бакиэту, Джоан Сильбер и Шейле Колер: они не скупились на советы, когда я только приступила к роману.

Я признательна корпорации «Яддо» — они подарили мне месяц полнейшей тишины, я благодарю Шон Кеннеди — она приютила меня в своем доме и Дайану Мэйсон за ее бесконечное великодушие. Я благодарю фотографа Аббаса, из чьих замечательных видов Ирана я черпала вдохновение, благодарю и Симин Хабибян за ее книгу «1001 персидская пословица и их английские соответствия», а также многих политзаключенных, чьи откровенные рассказы помогли мне передать ужасы тюремного заключения и пыток, в особенности Хасана Дарвиша, Монире Барадаран и моего дорогого отца Шимона Софера.

Огромная благодарность Тане, Пруди и Марку за их неизменную поддержку, Стефани и Эндрю за их доброту и энтузиазм, Майе и Элли за то, что освежили мои детские воспоминания. Спасибо и Шахрзад за ее искреннюю поддержку, Софи, которая была со мной, когда я особо в этом нуждалась, Оливье, чей веселый и легкий нрав так скрашивал мне жизнь все то время, пока я писала книгу. Ну и, наконец, хочу выразить признательность моим братьям Йосефу и Альфреду, которые все эти годы дарили мне любовь и утешение, любящей сестре Орли, с которой я делила и горе, и радости, но прежде всего — моим родителям, Шимону Соферу и Фарах Абдолла-Шломо Софер, чья безграничная любовь всегда поддерживает меня.