Читать книгу "Ночной консьерж - Йенс Фишер"

Через четыре года Надира бежала обратно к замужеству с соседом, как корабль, истрепанный бурей, стремится в спасительную тихую гавань. Все что угодно, лишь бы прекратить эту болезненно-страстную вакханалию, по капле высасывающую из нее жизнь.

После ухода Надиры Чича замкнулся и решил больше ни в кого не влюбляться. На хинди он тоже больше ни с кем не общался. А томик Тагора подарил слепой старухе из квартиры этажом выше.

Следующими языками стали японский и китайский. На них ушли еще восемнадцать лет. Чича планировал было взяться за корейский, но испанское вторжение в его бизнес заставило вспомнить юношеские планы. Спустя годы он с удивлением обнаружил, что дряхлеющая, самоуверенная, пребывающая в пассионарной пропасти Европа уже не кажется ему никчемным местом. Пропустив через себя Восток, повзрослев и начав стареть, теперь он воспринимал ее с пониманием, однако без снисходительности, как больную тетушку, коротающую дни в доме престарелых, но чертовски мудрую, интересную и забавную собеседницу.

– Но ми венгас кон куэнтос. Куэ куэрре десир кон есто? Ми льямо… Ми льямо… Что за мудак это придумал! – Чича выругался по-русски.

Дело в том, что его кличка, суверенное «погоняло», давно ставшее привычней и роднее имени, звучало по-испански, мягко говоря, непристойно. Часть женского тела, которую поэты привыкли называть то жемчужиной, то звездой, иногда – вратами блаженства, в самом площадном и вульгарном выражении по-испански именовалась «чиччи». Тьфу! Не менять же, в самом деле, на старости лет погоняло! Погоняло – больше чем имя. За ним – дела, слава, репутация… За ним – вся жизнь.

Своим полным именем он не представлялся уже восемнадцать лет. Или девятнадцать. Не всякий смог бы его выговорить. Чивличашвили Теймураз Виссарионович. Можно использовать как скороговорку для начинающих актеров.

Вспомнив имя, данное ему при рождении, Чича ощутил лишь холодок профессионального отчуждения. Ничего похожего на чувство родства, принадлежности к фамильному древу или присущего даже животным осознания собственности. Глядя на свое имя, написанное на бумаге, он мысленно готов был подставить к нему любой фотоснимок, не разрушавший элементарных логических связей. Он мог отдать эту подпись любому портрету без сожаления и чувства привязанности. Собственное имя давно стало для него частью материала, с которым он ежедневно работал. А работа Чичи заключалась в создании личностей. Новых личностей на бумаге. От общения с людьми он быстро уставал. Если приходилось общаться больше одного часа в день, наступала, как он ее называл, «интоксикация общением». Тогда Чича нервничал, тер волосатыми пальцами свою толстую шею и начинал сухо кашлять.

К счастью, работа предполагала уединение. Чича по праву считался одним из лучших в Европе мастером по изготовлению документов. Прихотью судьбы грузинский мальчик с задатками полиглота, рожденный в Питере и живущий в Москве, испытывал моцартианские приступы вдохновения, глядя на стопку бумаги, ножи, перья, печати, приспособления для водяных знаков, льняные волокна и разнообразные фотоаксессуары.

Лабораторией для него служили две смежные комнаты в четырехкомнатных апартаментах на Пречистенке. В двух оставшихся комнатах Чича спал, ел, смотрел фильмы, читал, разгуливал голышом, иногда совокуплялся с женщинами, склонными к нимфомании и предпочитавшими одноразовые связи.

Уже третью неделю он корпел над пакетом документов по заказу испанской компании. В нем были поддельные накладные, липовые таможенные декларации, лицензии и мидовские паспорта. Чича заканчивал прорисовку водяных знаков на удостоверении водителя посольства, когда раздалась мелодичная трель домофона. Он вздрогнул от неожиданности и замер с иглой в руке и увеличительным прибором в глазу. Он никого не ждал. По регламенту, сигналу домофона должен предшествовать телефонный звонок, эта была аксиома его жизни, ее принцип и кодекс, от которого он не отступал ни при каких обстоятельствах.

Чича встал и осторожно, будто звонивший у входа в подъезд мог расслышать его шаги, подошел к интеркому. На синеватом экране расплылись две физиономии – мужская и женская. Женщину Чича видел впервые, а вот мужчина был ему знаком. И продолжать это знакомство у мастера по «созданию личностей» не было никакого желания.

– Ты же нас видишь. – Мужчина подмигнул глазку видеокамеры. – Открывай, Чича. У меня тут целый Эрмитаж твоих шедевров, – он помахал какими-то корочками. – Мы же не будем приглашать на эту экскурсию посторонних?

Чича вздохнул и, помедлив секунду, нажал кнопку «открыть» на интерфоне.

Серж без предисловий изложил цель визита. Им нужна фотография с одного паспорта, который Серж заказывал три месяца назад. Фото молодого мужчины, по новому паспорту – Брайана Джонса.

– Ты же все знаешь сам, – развел руками Чича. – Я не храню архивы. В интересах клиентов, разумеется.

– Подумай, Чича, вспомни. Это очень важно! – Серж обвел рукой вокруг. – Любой носитель… Исходник. Где-то же она могла застрять?

– Исключено. Мы с тобой занимаемся одним делом – обслуживаем клиентов. И в этой сфере главное – репутация. Если бы я хранил исходники своих работ, разве у меня была бы репутация? Разве ты обратился бы ко мне с заказом?

Серж со вздохом кивнул, признавая справедливость его слов. Молчание, повисшее в комнате, красноречиво свидетельствовало, что они зашли в тупик. Тягостная и неприятная ситуация для обоих. Женский голос, неожиданно прозвучавший в тишине, заставил мужчин вздрогнуть. Серж не ожидал, что Кристина вмешается в разговор. Чича же переменился в лице оттого, что девушка, на которую он поначалу не обратил внимания, вдруг заговорила на хинди.

– Бхаратенду Харишчандра, – мелодично пропеела она, указывая на книжную полку. – Пьесы?

Изумленный Чича достал с полки томик в зеленом коленкоровом переплете, зачем-то раскрыл его, будто собирался читать. И уставился на девушку взглядом динозавра, неожиданно получившего известие, что все его сородичи вымерли.

– Интересный автор. Я читала у него несколько рассказов. Чем-то похож на вашего Чехова, – продолжила Кристина на хинди.

– Откуда вы… – От волнения Чича забыл слова на языке своей первой романтической влюбленности.

– Отец, – коротко ответила Кристина. – Хотел сделать из меня переводчицу. Я говорю на… нескольких языках.

Серж, не понимая, о чем идет речь, почувствовал, что наступил благоприятный момент для вмешательства:

– Мы ищем ее отца. Ты мог бы нам помочь. Если бы ты нашел это фото.

Чича резко захлопнул книгу, запустив в солнечный луч, пробивавшийся из-за опущенных жалюзи, струйку пыли.

– Это невозможно, – глухо проговорил он, уставившись в пол. – Ни для кого.

Он поставил книгу обратно на полку. Кивнув Кристине, Серж направился к выходу. Но Чича продолжил:

– Я очень долго не практиковался в хинди. Ты можешь поговорить со мной, пока мы едем на вокзал?

– Вполне. Мы можем обсудить творчество Бхаратенду Харишчандра.