Читать книгу "Инес души моей - Исабель Альенде"

Вальдивия просил солдат выписывать своих жен из Испании, как было предписано королевским указом; некоторые так и поступали, но большинство предпочитали жить с несколькими молоденькими наложницами-индианками, а не с одной зрелой испанкой. В нашей колонии становилось все больше детей-метисов, которые не знали своих отцов. Испанкам, приехавшим, чтобы воссоединиться со своими мужьями, приходилось смотреть на это сквозь пальцы и принять такое положение вещей, которое по большому счету не очень отличалось от того, что творилось в Испании. В Чили до сих пор жив обычай держать большие дома для супруги и законных детей и маленькие — для наложниц и бастардов. Наверное, я единственная, кто никогда не позволял такого своему мужу, хотя за моей спиной могло происходить что-то, чего я не знаю.

Сантьяго был провозглашен столицей королевства. Население выросло, и в городе стало безопаснее; индейцы Мичималонко держались на расстоянии. Это позволяло нам, помимо прочего, организовывать прогулки, пикники, охотиться на берегах Мапочо, которые раньше были запретной зоной. Мы назначали дни для праздников, чтобы почтить святых и развлечься музыкой. В праздниках принимали участие все: испанцы, индейцы, негры и метисы. Устраивались петушиные бои, собачьи бега, игры в бочу и в мяч. Педро де Вальдивия, заядлый игрок, продолжил традицию устраивать карточные игры у нас дома, только на карту ставились не деньги, а мечты. Ни у кого не было ни гроша, но долги заносились в специальную тетрадь со скрупулезностью ростовщика, хотя все понимали, что они никогда не будут выплачены.

Как только было налажено почтовое сообщение между Перу и Испанией, мы начали посылать письма на родину. Они доходили до адресата всего за год или за два. Педро принялся писать длинные послания императору Карлу V, в которых рассказывал о Чили, о тяготах, которые нам пришлось вынести; о своих расходах и долгах; о том, как он вершит суд; о том, почему, к большому сожалению, многие индейцы умирают и не хватает рук для работы на приисках и для обработки земель. Мимоходом он просил себе титулов, потому что о таких вещах полагается просить суверена, но его справедливые просьбы оставались без ответа. Ему хотелось еще солдат, людей, кораблей, подтверждения собственной власти, признания заслуг. Он читал мне эти письма громким и требовательным голосом, прохаживаясь по комнате и едва не лопаясь от тщеславия, а я молчала. Разве могла я иметь какое-то мнение о его переписке с самым могущественным монархом на земле, священным и непобедимым цезарем, как Вальдивия именовал его? Но я стала осознавать, что мой возлюбленный изменился, что власть вскружила ему голову и он стал очень высокомерным. В посланиях королю он писал о каких-то мифических золотых жилах, которые были скорее фантазиями, чем реальностью. Это была приманка, чтобы соблазнить испанцев переселяться сюда, ведь только он и Родриго де Кирога понимали, что настоящее богатство Чили — не золото и не серебро, а мягкий климат и плодородная земля, гостеприимно приглашавшая селиться в этих местах; остальные колонисты все еще лелеяли мечту побыстрее разбогатеть и вернуться в Испанию.

Чтобы сделать сообщение с Перу более удобным, Вальдивия приказал основать город на севере, Ла-Серену, и порт недалеко от Сантьяго, Вальпараисо. Затем его взор обратился к реке Био-Био, и зажглось желание покорить мапуче. Фелипе рассказал мне, что эта река священна, что она управляет течением всех вод, своей свежестью успокаивает гнев вулканов и по ее берегам растет все — от самых раскидистых деревьев до самых таинственных грибов, прозрачных и невидимых.

Согласно документам, которые Писарро выдал Вальдивии, подвластные ему территории простирались до самого Магелланова пролива, но никто точно не знал, как далеко находился этот знаменитый пролив, соединявший западный океан с восточным. В те дни прибыл корабль, посланный из Перу под командованием молодого капитана-итальянца по фамилии Пастене, которому Вальдивия щедрой рукой пожаловал звание адмирала и отправил исследовать побережье к югу от нас. Проходя мимо берегов, Пастене видел чудесные пейзажи, густые леса, архипелаги и ледники, но пролив так и не нашел, — видимо, его воды находились гораздо южнее, чем предполагалось.

Из Перу тем временем приходили дурные вести. Политическая ситуация там была просто катастрофической: едва заканчивалась одна гражданская война, как тут же разгоралась другая. Гонсало Писарро, один из братьев покойного маркиза, захватил власть в результате открытого бунта против короля, и при нем так расцвели взяточничество и предательство, а вице-королевство несло такие убытки, что в конце концов император Карл V отправил наводить порядок в Перу упрямого священника ла Гаску. Не буду тратить чернила на попытки объяснить, что тогда происходило в Сьюдад-де-лос-Рейес, потому что я и сама этого не понимаю. Я упомянула ла Гаску только потому, что этот священник с изрытым оспой лицом принял решение, которое изменило мою судьбу.

Педро не терпелось не только захватить побольше чилийских земель, за которые мапуче стояли насмерть, но и принять участие в событиях, развивавшихся в Перу, и наладить личный контакт с цивилизованным миром. Он уже восемь лет жил вдали от центров власти и втайне мечтал отправиться на север, чтобы снова встретиться с другими военными, заключить сделки, купить все, что хотел, пощеголять конкистой Чили и пустить свою шпагу, неизменно служившую королю, в ход против самовольно захватившего власть Гонсало Писарро. Устал ли он от меня? Может быть, но тогда я даже не могла заподозрить этого, потому что была совершенно уверена в его любви — для меня она была так же естественна, как капли дождя. Если я и видела его беспокойство, я списывала его на то, что Педро наскучила оседлая жизнь, ведь взвинченность первых лет Сантьяго, которая заставляла нас не выпускать оружия из рук ни днем ни ночью, уступила место более праздной и благополучной жизни.

— Нам нужны солдаты для войны на юге и семьи, чтобы заселить остальную территорию, а Перу игнорирует просьбы моих посланников, — сказал мне Педро однажды ночью, скрывая настоящие мотивы готовящейся поездки.

— Неужели ты сам собрался ехать? Предупреждаю: стоит тебе отлучиться хоть на один день, как на город начнут обрушиваться несчастья. Ты ведь прекрасно знаешь настроения твоего друга де ла Оса, — сказала я, просто чтобы что-нибудь сказать, но Педро, хоть я об этом и не знала, уже принял решение.

— Вместо себя я оставлю Вильягру. У него твердая рука.

— И чем ты собираешься соблазнять людей в Перу, чтобы они переезжали в Чили? Не все же такие идеалисты, как ты, Педро. Люди гораздо больше стремятся к богатству, чем к славе.

— Я придумаю, как это сделать.

Это была лично его идея, я к ней не имела никакого отношения. Под звуки барабанов и литавр Педро объявил жителям города, что он снаряжает корабль в Перу и те, кто желает уехать и увезти свое золото, могут это сделать. Это несказанно обрадовало людей, и целыми неделями в Сантьяго говорили только об этом. Уехать! Вернуться в Испанию с деньгами! Вернуться богатым — это была мечта всякого, кто покидал старый континент и отправлялся в Америку. Однако когда пришло время составлять списки пассажиров, только шестнадцать колонистов пожелали воспользоваться этой возможностью. Они продали свое имущество по бросовой цене, упаковали вещи, собрали все свое золото и приготовились к отправлению. Среди путешественников, которые поехали караваном к порту, был и мой наставник Гонсалес де Мармолехо. Ему в ту пору было уже больше шестидесяти лет, и он каким-то непостижимым образом ухитрился на службе Господу сколотить очень приличное состояние. Кроме того, там была сеньора Диас, испанская «дама», которая приехала в Чили на корабле года за два до того. Дамского в ней было мало: мы знали, что это переодетый в женское платье мужчина. «Шарики и пиписька у этой доньи между ножек, да», — рассказала мне Каталина. «Что это ты выдумываешь! Зачем мужчине понадобилось переодеваться женщиной?» — поначалу не поверила я. «Зачем, сеньорай? Чтобы вытягивать денежки у других мужчин, не иначе…» — объяснила Каталина. Но все, хватит сплетничать.