Читать книгу "Инес души моей - Исабель Альенде"

Я — Инес Суарес. Ныне, в лето Господне 1580-го, жительствую в верном испанской короне городе Сантьяго, что в Новой Эстремадуре, в Королевстве Чили. С точностью сообщить дату своего рождения не могу, но, по словам моей матери, на свет я появилась как раз после ужасного голода и мора, которые обрушились на Испанию вслед за кончиной короля Филиппа Красивого[1]. Не думаю, что чума разразилась из-за смерти короля, как поговаривали люди, провожая взглядом траурный кортеж, после которого еще несколько дней в воздухе витал запах горького миндаля. Но знать этого наверняка, конечно, нельзя. Королева Хуана[2], тогда еще молодая и красивая, целых два года ездила по Кастилии из конца в конец, не расставаясь с катафалком. Время от времени она открывала крышку гроба и в надежде воскресить мужа целовала покойника в губы. Венценосный красавец, несмотря на все мази бальзамировщиков, смердел. Когда я появилась на свет, несчастная, тронувшаяся рассудком королева уже была заключена во дворце в Тордесильясе — вместе с телом своего супруга. Это означает, что за плечами у меня не меньше семидесяти зим и умереть мне суждено еще до Рождества.

Я могла бы сказать, что цыганка с берегов Херте[3]предрекла мне точный день смерти, но это была бы одна из тех выдумок, что часто пишутся в книгах и, будучи напечатанными, кажутся правдой. Цыганка предсказала мне только долгую жизнь — они всегда говорят это, если дашь монету. Сейчас о близости конца я знаю не из предсказаний, а потому, что так чувствует мое истомленное сердце. Я всегда знала, что умру старухой, тихо, в своей постели, как все женщины в моем роду Именно поэтому множество раз я без страха шла навстречу опасностям: ведь никто не отправится в мир иной раньше назначенного времени. «Ты помрешь старенькой, не иначе сеньорай», — успокаивала меня Каталина на своем певучем перуанском испанском, когда бешеный галоп в груди кидал меня наземь. Имя Каталины на кечуа я запамятовала, а спрашивать ее теперь поздно: я схоронила ее во дворе дома уже много лет назад, — но в точности и правдивости ее предсказаний я уверена совершенно.

Каталина поступила ко мне в услужение в старинном городе Куско, жемчужине империи инков, во времена, когда там заправлял Франсиско Писарро, этот вспыльчивый бастард, который в Испании, как поговаривают, пас свиней, а в Новом Свете сделался маркизом и губернатором Перу, но покоя из-за собственного честолюбия и многочисленных предательств не знал. Такова ирония этого нового мира, где правят законы предательства и все вперемешку: святые и грешники, белые и негры, мулаты и метисы, индейцы и конкистадоры, знать и батраки. Тут ты то заклейменный каленым железом колодник, то удача вдруг поворачивается к тебе лицом и поднимает чуть не до небес.

Я больше сорока лет прожила в Новом Свете и до сих пор не привыкла к этой неразберихе, хотя сама только выиграла от нее. Если бы я осталась в своем родном городке, я была бы сейчас бедной старухой, слепой от плетения кружев при свете свечи. Там я была бы Инес-портниха с улицы Акведука. Здесь я — донья Инес Суарес, влиятельная дама, вдова его превосходительства губернатора дона Родриго де Кироги, завоевательница и основательница Королевства Чили.

Как я уже говорила, мне не меньше семидесяти лет, но я неплохо сохранилась. Только душа и сердце, прочно застрявшие в молодости, никак не поймут, что за дурная метаморфоза произошла с телом. Из серебряного зеркала — это был первый подарок Родриго после свадьбы — на меня смотрит незнакомая седовласая старуха. Кто это смеется над настоящей Инес? Я внимательно рассматриваю отражение в надежде разглядеть где-нибудь в глубине девочку с косичками и разбитыми коленками, девушку, убегавшую с женихом в сад, чтобы тайком заниматься любовью, или страстную зрелую женщину, засыпавшую в объятиях Родриго де Кироги. Все они прячутся там — я уверена, — но мне не различить их. Я больше не скачу на коне, не надеваю кольчугу, не сжимаю в руках шпагу, но не из-за недостатка смелости — ее мне всегда хватало, — а потому, что тело подводит меня. Сил становится все меньше, суставы болят, я дрожу от холода и вижу все как в тумане. Без очков, которые мне по специальному заказу привезли из Перу, я не смогла бы писать эти страницы. Я хотела быть вместе с Родриго — да упокоится он с миром! — в его последнем бою против индейцев мапуче, но он мне не позволил. «Ты слишком стара для этого, Инес», — засмеялся он. «Так же, как и ты», — ответила я. Впрочем, это неправда, ведь он был на несколько лет младше меня. Мы чувствовали, что больше не увидимся, но попрощались без слез: мы оба были уверены, что воссоединимся в будущей жизни. Я уже давно знала, что дни Родриго сочтены, хотя он изо всех сил старался скрыть это. Он никогда не жаловался; стиснув зубы, переносил боль, и только холодный пот на лбу выдавал его страдание. На юг он поехал в лихорадке, бледный, с гнойной пустулой на ноге, которую было не вылечить, несмотря на все снадобья и молитвы. Он поехал, чтобы умереть солдатом в жарком бою, а не немощным стариком в мягкой постели. Я всей душой хотела быть там, с ним, чтобы обнять его в последнюю минуту и поблагодарить за любовь, которой он щедро одаривал меня всю нашу долгую совместную жизнь. «Взгляни, Инес, — сказал он, указывая на наши поля, простирающиеся до самых гор, — все эти земли и сотни душ индейцев Бог поручил нашим заботам. Поэтому мне надлежит биться с дикарями в Араукании, а тебе — заботиться об имении и вверенных нам людях».