Читать книгу "Людмила Гурченко. Танцующая в пустоте - Валерий Кичин"

– При этом так ни разу и не увидев нот!

– А его научили читать ноты по системе Брайля. У него абсолютный слух и космическая память. В консерватории сказали: такие рождаются раз в сто лет. Он знал весь мой репертуар, и если мы договорились о каких-то темпах или паузах, через месяц я уже забыла – а он помнит! Словно всю жизнь пели вместе. И мне не давала покоя мысль: как это может быть, чтобы о таком феномене люди не знали! И вот в театре «Современник» устроили благотворительный вечер в пользу больных детей. Играли в основном рок: сцена заставлена инструментами, рояль поставить негде. Олег приехал в сопровождении директора интерната и завуча по музыкальной части: он же слепой и один не может! На сцене гремит рок, фальшивят так, что у Олега все лицо перекосилось, – у него абсолютный слух, и он фальши не переносит. Миша Окунь достал электроклавиши со звуком рояля, но нам разрешили спеть только одну вещь. Концерт записывался каналом НТВ. Я представила публике молодого музыканта из училища… не стала говорить, что для слепых. Сказала: для особо одаренных детей. Мы вышли, он сел за рояль, мы спели «Мороз и солнце; день чудесный!». И сразу, не давая времени для аплодисментов, он запел по-английски. Это надо слышать – думаю, сам Фрэнк Синатра слушал бы его с удовольствием. Поразительно, что он себе аккомпанирует не аккордами, как это делают Стиви Уандер или Рэй Чарльз. Он солирует, и это отдельная поэзия. Он даже знает акценты: чикагский, нью-йоркский… Откуда? Он это слышал и в совершенстве запомнил!

Мы сидим в ее квартире близ Патриарших. Молчаливый Сергей Сенин, снабдив нас кофе с какой-то снедью, тактично удалился гулять с собачками, которые давно уже нетерпеливо повизгивали, с ненавистью глядя на меня: пришел тут и мешаю жить.

– А что, Олег владеет английским?

– Он может петь и по-английски, и по-немецки. Научился по аудиоплееру… Пейте кофе – остынет!.. И вот он спел – и зал встал! Я вам честно скажу: впервые мне был послан такой праздник! Ну а потом… вообразите: проходят дни, дни проходят. Мы ждем, когда НТВ покажет этот концерт. Наконец концерт показали – но этот номер вырезали! Вы-ре-за-ли! Это такой был удар! У нас ведь к инвалидам до сих пор относятся как к обузе, которую лучше и не видеть…

Люся помолчала, пригубила кофе. Ее все это искренне волновало, она последний год жила и этим фильмом, и этой странной судьбой слепого гениального парня, и помогала ему как могла – надеялась открыть ему большой мир.

– Ну а потом был юбилейный вечер Эльдара Рязанова в Театре оперетты, Олег там выступил, вечер показали по Первому каналу, и его наконец смогла увидеть вся страна, – я была счастлива.

– И с той поры, по-моему, у него началась полоса везения…

– В его судьбе приняли участие мои друзья. Это люди очень щедрые, хорошо знают проблемы наших детей и многое для них делают. Мы с Олегом у них выступили. Он произвел потрясающее впечатление, и через месяц в квартире, подаренной ему городом Армавиром, стоял новый рояль. Потом они отправили его в Америку, в школу для музыкально одаренных слепых. Ему там сразу предложили остаться и продолжать учебу. Но… что-то не готово было для такого крутого поворота в судьбе. Он был привязан к этим двум женщинам в армавирском училище, которые для него все делали. Они ему были как матери.

– А родители?

– Родители – в Ейске. Матери было пятнадцать лет, когда она его родила. Я ее встретила в передаче «Пусть говорят» – очаровательная женщина, у нее теперь другая семья. У отца – тоже. А мальчик с четырех лет в интернате. Его бы туда и не приняли, если бы не эти две женщины, которые разглядели в нем талант: Александра Кирилловна, директор музыкальной школы, и Галина Николаевна, зав. по музыкальной части. Они святые люди – все для него сделали.

– У парня в фильме все заканчивается благополучно: он едет учиться в Торонто вместе с бывшим мужем вашей героини – знаменитым джазовым пианистом. И мы умиротворенно уходим из зала. Но в реальности судьба Олега складывается, по-моему, не так удачно?

– Когда замечательный режиссер театра «Геликон-опера» Дмитрий Бертман увидел Олега по телевизору, он сразу сказал: ему нужно ехать в Канаду – учиться джазу. Мы так и написали в сценарии. Мне очень понравилась эта мысль о Канаде, стране Оскара Питерсона, группы «Кровь, пот и слезы» – это все музыканты, которых я люблю. Так что да, его судьба в кино опередила его судьбу в жизни. А потом все пошло под откос. Он вернулся на каникулы в Россию, и отец его обратно уже не отпустил, стал на нем зарабатывать. Подобрали в Ейске оркестрик, и он там где-то выступает, даже в ресторанах – зарабатывает семье… И больше я ничего о нем не знаю…

– Характер героя картины списан с Олега?

– Нет, характер совершенно другой. Олег – мягкий, уступчивый. А мы хотели, чтобы зритель не жалел его, а уважал в нем сильного человека. Это – мужчина. С Олегом у нас установились отношения, какие бывают у духовно, музыкально родственных людей. И они боятся разрушить эту музыкальную гармонию, которая еще только начинает складываться. Знаете – ведь талант во многом зависит от того, что с ним сделают люди. А люди разные: можно так кольнуть человека! Тем более беспомощного, слепого.

– Невероятно: потенциальный Стиви Уандер играет в Ейске в ресторанах, его оттуда не выпускают! А ему нужно учиться…

Помолчали. Гурченко думает о чем-то своем. Потом вдруг – мягко-мягко, нежно-нежно:

– Ему нужно учиться «собственному голосу». У каждого же певца свой тембр. Вы сразу узнаете Утесова, Шульженко, Русланову, Пугачеву. (Утесова и Шульженко Люся, на мгновение став ими, тут же мимоходом пропела: «Ты ж одессит, Мишка…», «Я люблю тебя, мой старый сад…».) Сразу узнаете манеру Оскара Питерсона, Билла Эванса, Эрролла Гарнера… Олег все это уже усвоил. Это как в кино: актер почти всегда начинает с подражания своим учителям. Но подражание – это только первые шаги. А свой стиль Олег только начал обустраивать – и тут его оборвали. А ему еще нужно научиться быть собой – Олегом Аккуратовым…

Я подбираюсь к теме, которая мне кажется лейтмотивом всего ее творчества. И вероятно, всей ее жизни. В этом смысле фильм о слепом музыканте и стареющей актрисе, при всех неровностях картины, вошел, на мой взгляд, в трилогию ее самых искренних картин-исповедей: «Аплодисменты, аплодисменты…», «Послушай, Феллини!» и вот теперь – «Пестрые сумерки».

– Вы в фильме играете знаменитую звезду, но эта картина – об одиночестве. О страшном одиночестве на публике. Это что, удел всех талантливых людей?

Гурченко снова помолчала.

– Знаете, я как-то не очень много видела талантливых, «штучных» людей, которые были бы в полном порядке… Ну что такое счастье в бытовом понимании? Утром идешь на любимую работу, а вечером возвращаешься к любимой семье, где тебя ждут. Но в искусстве я такого почти не встречала. Конечно, бывают счастливые семейные пары, для которых работа и семейные радости – одно целое: Герасимов – Макарова, Александров – Орлова, Ромм – Кузьмина… В моей жизни такого не было. Но я отвечу на ваш вопрос: да, если ты отдаешь всю себя публике, то домой приходишь выдохшейся, совсем не «звездной» и уже не можешь отдать семье все то, что она должна от тебя получить. Но тут, понимаете, или – или… Да, конечно, фильм и об этом. Моя героиня уже на закате своего актерского века, но в ней есть нерастраченная жажда материнства. Моя любимая артистка Валентина Серова говорила: «Люся, вы не представляете себе, как это интересно – отдавать свой опыт молодым людям, которые не знают, что это такое, и смотрят на тебя во все глаза!» Серова владела редчайшим искусством, каким обладала, к примеру, Мэрилин Монро: быть на экране женщиной. Этого не объяснишь. Нельзя быть женщиной по режиссерской команде: «Будьте женщиной!» Да хоть ты в трусах выйди – все равно ты не женщина. А можно закутаться в паранджу по самые уши – а зал будет трясти, потому что вышла – женщина! Особое существо!