Читать книгу "Молодой Сталин - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Глава 22

Хозяин Черного города. Богачи, рэкет и пиратство

Сосо сам закрыл Като глаза. В оцепенении он стоял у гроба жены; его сфотографировали, и после этого он упал в обморок. “Сосо горячо оплакал свою любимую жену”, – писал Елисабедашвили. Он сетовал, что “не сумел в жизни обрадовать ее”.

Он был в таком отчаянии, что друзья боялись оставлять его с маузером. “От меня все оружие отбирали, вот как мне было тяжело, – рассказывал он позже девушке. – Я понял теперь, как мы иногда многого не ценим. Бывало, уйду на работу, не прихожу целую ночь. Уйду, скажу ей: не беспокойся обо мне. А прихожу – она на стуле спит. Ждала меня всю ночь”[119].

О смерти Като было объявлено в газете “Цкаро”[120]. Похороны состоялись в 9 утра 25 ноября 1907 года. Отпевание прошло в Колоубанской церкви рядом с домом Сванидзе, в той самой церкви, где они венчались. После этого процессия прошла через город. Като похоронили на Кукийском кладбище святой Нины по православному обычаю. Погребение закончилось фарсом. Сталин, бледный, в слезах, “был очень опечален и встретил меня, как некогда, по-дружески”, вспоминает Иремашвили. Сосо отвел его в сторону. “Это существо смягчало мое каменное сердце, – произнес он, показав на гроб. – Она умерла, и вместе с ней – последние теплые чувства к людям”. Он положил руку на грудь: “Здесь, внутри, все так опустошено, так непередаваемо пусто”.

Во время погребения Сосо потерял обычное самообладание. Он бросился в могилу на гроб. Мужчинам пришлось вытаскивать его. Гроб закопали – но тут семейное горе прервала конспирация. Сосо заметил, что на похороны пришли агенты охранки. Он убежал задворками кладбища и перепрыгнул через забор. Побег с похорон жены – еще один штрих к теме его супружеского небрежения.

Два месяца о Сталине не было слышно ничего. “Сосо впал в глубокую скорбь, – пишет Монаселидзе. – Он почти ничего не произносил, и никто не отваживался с ним заговорить. Все время он винил себя за то, что не послушался нашего совета и повез ее в Баку по жаре”. Возможно, почувствовав, что Сванидзе злы на него, он отправился тосковать к матери в Гори. Встретив там друга по училищу, “он разрыдался как ребенок – хотя был крепким человеком”.

“Моя личная жизнь разрушена, – всхлипывал Сталин. – Ничто не связывает меня с жизнью, кроме социализма. Я посвящу ему свое существование”. Такой рационализм впоследствии не раз ему пригодится для объяснения тех невероятных трагедий, которые он сам обрушит на свою семью и друзей. В старости он вспоминал Като с тоской и нежностью. Он отдал ей своеобразную дань памяти: если свои первые статьи он подписывал “Бесошвили” (память об отце), то теперь у него появился новый псевдоним К. Като (Коба Като).

Его сын остался в Тифлисе, но Сталин и не думал возвращаться в это провинциальное “болото”, где он уже был политическим изгоем. Так что он покинул сына больше чем на десять лет.

“Като умерла и оставила нам восьмимесячного “пацана”, – вспоминает Монаселидзе. Мальчика вырастили мать Като Сефора и супруги Монаселидзе; Сталин его почти не навещал. Возможно, Яша напоминал ему о его трагедии.

Это было не по-грузински. Семья Като, хоть и отдавала должное конспираторскому мастерству Сталина, была в ужасе. В своих воспоминаниях, написанных почти через тридцать лет, хотя и до Большого террора, Сванидзе и Елисабедашвили смело рассказывают о том, что совсем не одобряли такого поведения, и ясно дают понять, что винят в смерти Като ее невнимательного мужа.

Воспоминания Монаселидзе завершаются примечательной деталью. После смерти Като Сосо уехал в Баку и до 1912 года не появлялся, но однажды от него пришло письмо из ссылки: он просил прислать вина и варенья1.

К концу 1907 года Сталин оправился от горя. Вместе с декадентом Спандаряном он отмечал канун Нового года в бакинском ресторане. Он был со старыми друзьями в революционной столице империи. Здесь собрались большевики, которые в разное время работали со Сталиным, – люди, которых он встречал на протяжении всей своей революционной карьеры. В самой России большевизм переживал упадок, поэтому русские и кавказские революционеры устремились в Баку и часто мешали работе Сталина[121]. Вероятно, вечеринка удалась на славу: Спандарян, “близкий по характеру к Сталину”, был, кроме этого, “невероятно ленивым сибаритом, дамским угодником и стяжателем”. Его распутство не беспокоило его жену Ольгу, которая писала: “Сурен клялся мне не в верности до гроба, а в том, что вечно останется верным… рыцарем духа”. Но своих товарищей этот большевик-повеса шокировал. “Все дети в Баку младше трех лет похожи на Спандаряна!” – вспоминала Татьяна Вулих.

Сосо вновь занялся работой и заново созвал дружину. Вдвоем со Спандаряном они тут же начали требовать более радикальных действий – забастовок и агитации – и призывали азербайджанских и персидских рабочих, зачастую неграмотных, их поддерживать. Большинство интеллигентов гнушались этими неграмотными, но Сосо проводил с мусульманами встречу за встречей – они массово “голосовали” за него. Он сделал важный шаг: начал работать с радикальной мусульманско-большевистской организацией “Химмат” (“Усилие”) и пропагандировать ее деятельность. Когда Сталин спасался от погони, мусульмане часто прятали его в мечетях. Когда он поссорился с меньшевиками, один его друг-мусульманин метнул в Девдориани кинжал.

Через своих знакомых мусульман Сталин помогал с вооружением Персидской революции. С помощью Серго он отправлял в Персию оружие и борцов, чтобы свергнуть персидского шаха Мохаммеда Али, которого пытались убить его большевики. Сталин даже сам приезжал в Персию, чтобы наладить работу своих партизан. Он побывал в Реште: таким образом, Сталин посещал Иран еще до Тегеранской конференции 1943 года.