Читать книгу "Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941-1945 - Ольга Голубева-Терес"

– Да чего там говорить. Тут все яснее ясного. Ну, скажите, кто пойдет на такой риск – выйти на построение не по форме? Да… придется теперь Анке целых три дня от командиров прятаться, – насмешливо добавила недавно прибывшая в эскадрилью Тася Володина. – Вот я бы не решилась идти на конфликт с комэской!

– Молчала бы уж, – притворно заступилась за Аню Ульяненко, – ты и сама бы ему шапку с радостью отдала… да и комбинезон тоже…

К нашему удивлению, Аня даже не пробовала защищаться. Она была непривычно молчаливой и только чуть улыбалась в ответ на наши подначки.

Машина подошла к аэродрому, и мы поспешили, все еще перебрасываясь репликами, к своим заправленным горючим и бомбами самолетам. Механики, прослышав, что Анка отдала свою шапку моряку, к утру нашли для нее вполне подходящий головной убор. Однако комэску шапка показалась грязной, и она объявила Бондаревой выговор за небрежный вид.

– Терпи, – смеялись мы, – любовь требует жертв.

Появился он на исходе пятого дня. Аня домывала пол и была очень смущена, что он застал ее за такой будничной работой. Мы заспешили по своим делам, оставив на этот раз моряка в распоряжении одной Ани.

Мы видели их у моря на самом краю обрыва. Чайки кружились почти над их головой, а волны рвались на высокий берег. Аня и моряк весело смеялись: видно, соленые брызги долетали до них. Им было хорошо вдвоем. И они не прятались ни от чьих глаз.

Объявили построение эскадрильи. Как же нам не хотелось их разлучать: он приехал всего на два часа.

– Товарищ командир! – решилась я. – К Бондаревой брат приехал… – Тут я запнулась и стала заикаться: – Дв-двоюродный. Слу-у-чайно нашелся.

– И что? – командирским тоном спросила Смирнова.

– Раз-зре-шите не звать ее на по-по-строение? – Тут мой голос сник. Я уже не верила в успех своей затеи, но Смирнова вдруг милостиво сказала:

– До получения задачи отпускаю.

Вздох облегчения вырвался у девчат.

А через месяц Аня – наша «морячка» – с задания не вернулась.

Вот лежит на ее постели целая кипа не прочитанных ею писем от моряка. Он часто писал ей. И даже эти почти два месяца… когда ее уже не было в живых, он тоже писал. Писал, не получая ответа. О чем?

Я подошла к Анкиной кровати. Взяла один треугольничек, повертела и положила назад. Никто не решается сообщить моряку о гибели Ани.

– Вы дружили с Бондаревой? – подошла ко мне комэск.

Я кивнула.

– Ты знаешь адрес ее родных?

Я покачала головой. И удивилась, что не знаю адреса подруги. Собственно, Анин адрес был такой же, как и мой: полевая почта… что на гражданском языке означало – аэродром на окраине поселка Пересыпь. А тот, довоенный, адрес практического значения не имел.

– Тогда узнай в штабе. – Комэск посмотрела на меня усталыми глазами и заговорила неестественно тихо: – Конечно, похоронку пошлют. Но понимаешь, лучше, когда письмо придет от друзей.

Меня удивили незнакомые нотки в ее голосе. Бледное, осунувшееся лицо впервые показалось мне мягким и уступчивым, а в глазах пропал строгий холодок. Я всегда думала, что Смирнова может только приказывать, учить, отчитывать. Сейчас командир разговаривала так, словно и не было на ней гимнастерки с капитанскими погонами. Я вдруг поняла, как сильно она переживает эту потерю.

Мы с Аней были ровесницы. В армию пришли после школы и оставались совсем девчонками.

Анке Бондаревой в июне сорок первого года исполнилось только семнадцать лет. В восемнадцать она уже летала. В неполные двадцать Анка погибла, успев сделать четыреста боевых вылетов. Расстояние от рождения до смерти, однако, не измеряется годами. Оно измеряется тем, что сделал человек, как он жил. И все-таки с каким жестоким ускорением прошла эта жизнь! Прошла. Завершена. И не могло быть иначе. Надо было идти дорогами войны. И кто-то, сраженный, должен был упасть на родную землю. Иначе нельзя было победить. Это была безжалостная война.

В ту февральскую ночь 1944 года беда нагрянула сразу. Почти все экипажи сделали по два-три боевых вылета в район Багерова. Снарядили самолеты и снова отправились бомбить противника, хотя погода портилась. С Черного моря наплывал туман. «Успеете, – говорили нам, – еще по вылету сделать. Пехоте помощь ваша нужна».

Мы не возражали. То задание было не легче и не труднее других. Только никто не учел, что скорость ветра увеличится и изменится его направление.

Туман настиг экипажи, вылетавшие последними. Море слилось с сушей. Где летишь? Должна быть линия фронта, потом Керченский пролив. Не однажды приходилось пролетать через линию фронта. На разной высоте. Испытали мы здесь огонь всех видов оружия. Но никогда еще мы не попадали в такой густой туман. Никогда еще мне не было так тревожно, как в ту ночь. И боялась я не за свою жизнь, а за всех, кто был в небе. В этот полет Аня пошла со вновь прибывшей летчицей. Они вылетели самыми последними. Ясно, что туман еще больше распространится и уплотнится. И ветер… Как определить скорость и направление, не видя земли? Это было невозможно.

Когда мы с Худяковой, добравшись до своего аэродрома, с трудом сели, то узнали, что нет еще двух экипажей. Начальник штаба Ирина Ракобольская, охрипнув от напряжения, кричала в телефонную трубку, пытаясь дозвониться в соседние полки: не видели ли они наших летчиц?

Уже утром узнали, что Распопова с Пинчук сбросили бомбы в море и приземлились в полку истребителей. О Володиной и Бондаревой никто ничего сообщить не мог. Полет на розыски нам не разрешили.

А спустя месяц в полк пришло известие от пограничников, которые, прочесывая плавни, наткнулись на разбитый самолет и двух мертвых летчиц.

Девушки, наверное, летели долго над туманом. Южный ветер относил их в море. Не видя земных ориентиров, штурман не могла учесть изменение направления ветра. Они летели, пока не кончилось горючее. Мотор остановился. Возможно, за счет высоты Тася еще тянула. А потом самолет врезался в топкую почву плавней, уткнулся носом в воду, высоко задрав хвост. Приборная доска ударила летчицу в грудь, а бензобак переломил ноги. Штурману сломало ногу, вдавило в бок сектор управления. Наверняка они потеряли сознание. А когда очнулись?.. Я очень ярко представила всю ту картину, как будто все происходило со мной. Очнувшись, Анна не сразу могла взять в толк, где они и что значит мутная непроглядная неподвижность вокруг. То был туман. Он не шевелился. Казалось, нечто чудовищное, какая-то иная сущность, неземная, дышащая промозглой влажностью, поглотила весь свет – и землю, и небо, и море. И поглотит их. Бондарева пыталась выбраться из кабины, но не сумела. Когда глаза немного присмотрелись, Аня различила во мгле контуры самолета. Она не представляла, где они сейчас, куда угнал их ветер, как далеко они от аэродрома. Вряд ли она знала время суток. В сплошном, беспросветном тумане невозможно было отличить день от ночи.

Аня еще и еще пыталась выбраться из кабины, но, по всей вероятности, потеряв сознание, упала. В таком положении их и нашли. В руке Бондаревой был зажат пистолет. Обойма была пуста…