Читать книгу "Призраки Гойи - Жан-Клод Карьер"

Прождав минут двадцать, Гойя воспользовался суетой и невнимательностью охранников, помогавших служащим грузить вещи, и пробрался в здание. Пока художник поднимался по лестницам, никто не поинтересовался, что ему тут нужно, — он бы всё равно не услышал, даже если бы его спросили. Он без труда нашел кабинет Лоренсо.

Гойя толкнул приоткрытую дверь и вошел в комнату. Касамарес, разговаривавший со своим секретарем, выглядел возбужденным и встревоженным. Художник направился прямо к нему с довольно массивной тростью в руке, с угрожающим видом, и сразу же спросил, не от него ли, Лоренсо, исходит этот приказ. Какой приказ? Приказ хватать проституток и отправлять их в Америку.

Касамарес жестом отослал секретаря, который еще не успел согласовать с ним все вопросы и, удаляясь, был крайне недоволен. Затем он сказал Гойе, стараясь как можно четче выговаривать слова:

— Зачем мне отдавать этот приказ?

— Чтобы избавиться от твоей дочери.

— От какой дочери?

— От Алисии. Ты отлично знаешь, о ком я говорю. Ты видел Алисию, говорил с ней и предложил ей покинуть Испанию!

— И она отказалась, — заметил Лоренсо.

— Ты хотел, чтобы девушка уехала, потому что она тебе мешает, потому что ты боишься, что в один прекрасный день правда выплывет наружу!

— Франсиско, прошу тебя, успокойся и выслушай меня.

Лоренсо взял художника за руки и усадил его в кресло. Сначала он медленно, глядя ему в глаза, повторил, что нет никаких, абсолютно никаких доказательств того, что Алисия — его дочь. Дочь Инес, да, пожалуй. Сходство обеих женщин его тоже поразило. Но к чему утверждать, для чего уверять его в том, что он — отец Алисии? Только потому, что Инес заявила Лоренсо: «Ты — единственный мужчина, которого я когда-либо знала?» Но Инес сошла с ума, лишилась рассудка. Гойе ведь и это было известно. Это же очевидный факт. Разве можно верить словам умалишенной?

И вот еще что: Гойя, бывающий во всех сферах общества, должен знать, как никто другой: в общих тюрьмах, а также в желтых домах и больницах, часто происходят беспорядочные половые контакты. Это помогает скоротать время или убить его, как угодно. Люди часто совокупляются вслепую, в темноте, и быстро об этом забывают. Кто мог бы поручиться, что Инес в первые месяцы своего заточения, в то время как Лоренсо уже уехал из Испании, не побывала в объятиях своих соседей по камере?

— Я был в лечебнице, — сказал Гойя. — Заплатил сколько нужно, и ее отпустили.

— Знаю, — ответил Лоренсо, — директор мне доложил. Ты, конечно, привез ее к себе?

— Да.

— А потом отправился на поиски Алисии, чтобы мать и дочь воссоединились? Еще одна твоя старая бредовая идея, которую лично я не одобряю, даже считаю жестокой, ты это знаешь. И ты не нашел свою Алисию.

— Нет. Не нашел. Из-за того, что ты решил отправить ее в Америку.

— Франсиско, посмотри на меня. Скажи честно, неужели ты думаешь, что я мог бы такое сделать? Депортировать всех мадридских проституток только для того, чтобы избавиться от какой-то девки, отцом которой якобы являюсь, хотя никто не в состоянии это доказать? Ты считаешь, что я на такое способен?

Гойя смерил Лоренсо тяжелым взглядом и ответил:

— Да.

— В самом деле?

— Да, ты посылаешь туда всех этих девиц, чтобы убрать бедную Алисию со своей дороги.

— Послушай еще немного, — продолжал Лоренсо. — Да, мне было известно об этом плане, возникшем несколько месяцев тому назад. Когда со мной советовались, я не стал возражать. И, в самом деле, подумал об этой Алисии.

Внезапно Гойя крепко схватил Касамареса за лацканы пиджака. Он потребовал немедленно отозвать Алисию и вернуть ее матери, Инес, если только в его сердце осталась хоть капля жалости. Обоз с женщинами наверняка только что выехал за пределы Мадрида. Пусть его догонит верховой с письмом, и всё будет решено. Алисия встретится с матерью.

— А на других девиц тебе наплевать? — спросил Лоренсо.

Гойя попросил повторить вопрос. Нет, ему не плевать на судьбу других проституток. Но он понимал, что, конечно, не стоит обольщаться и тешить себя надеждой освободить всех женщин. Он готов довольствоваться Алисией. Он делал то, что мог. Затем художник сказал Касамаерсу:

— Если ты это сделаешь, а я знаю, ты это можешь, то тем самым докажешь, что говорил мне правду.

— А вдруг, — спросил Лоренсо, — это для них самый лучший выход?

— Что?

Гойя снова попросил повторить вопрос, который он не расслышал. Лоренсо повторил, и, когда художник понял, он вскочил, охваченный яростью, со словами:

— Самый лучший выход? Сдохнуть рабынями в Америке?

— Не обязательно рабынями!

— Кем же еще!

Лоренсо тоже встал. Мужчины стояли друг напротив друга в большой, практически пустой комнате, куда время от времени заглядывал, приоткрывая дверь, секретарь.

Касамарес, в свою очередь, разозлившись, принялся кричать, тыча Гойю кулаком в грудь:

— В любом случае это лучше, чем продолжать жить так, как они прозябали в этом громадном борделе, который вы зовете Испанией! Да очнись же, Франсиско! Вся Испания — огромная куча дерьма! В прошлом году люди умирали здесь от голода! Дома умалишенных настолько забиты, что уже отказываются принимать больных, как ты сам, наверное, видел! И тут ничего не поделаешь! Ты ничего не в состоянии изменить, ничего! Ты размышляешь, рассматриваешь один вопрос за другим, отдаешь всякие приказы, а люди подтирают ими свой зад! Ты вкалываешь день и ночь, а все вокруг отлынивают от работы! Да, это бордель! Продажные твари!

— Я тоже продажная тварь? Ты это сказал?

— Еще бы! Самая продажная тварь из всех!

На сей раз Лоренсо не выдержал и взорвался. Этот человек, перегруженный делами, уставший от бесконечных подозрений, горьких жалоб, всевозможных упреков и даже обвинений, наконец, воспользовался случаем сказать Гойе всё, что он иногда о нем думал:

— Ты работаешь на того, кто тебе платит! На кого угодно! Вчера на этого жирного идиота — испанского короля и его беззубую жену, а также на господина Годоя, который бог весть где теперь, сегодня — на Бонапарта, на любого француза, завтра на этого ублюдка Веллингтона! И почему бы не на болвана Фердинанда, если он когда-нибудь сюда вернется? Ты хорошо устроился, прикрываешься своим холстом, и до тебя не добраться, ты же художник, ни черта не делаешь, гребешь золото лопатой и жиреешь от безделья! Поэтому не учи меня, пожалуйста, жить! Я-то, по крайней мере, пытался что-то делать! Потому что верю в то, что делаю, верю до конца! Я изо всех сил старался улучшить, изменить этот гнусный мир, хотя бы чуть-чуть. Старался всю свою жизнь! Ты же только на всё смотрел и всем пользовался! Поэтому заткнись! Не говори больше ничего! Шлюх погрузили на судно и повезли в Америку? Ну и что? Там у них хотя бы появится шанс! Здесь же они обречены на нищету, это сущий ад, позор, и ничего больше! Ты можешь, по крайней мере, это понять? Нет? Ты так ничего и не понял? Или ты такой же, как все глухие, которые слышат, когда захотят?