Читать книгу "Единственная любовь Казановы - Ричард Олдингтон"

— Ох, до чего же ты щедр и так быстро узнал, что человеку хочется!.. — Она вспомнила о влюбленном юнце, который, однако, не сделал ей прошлым вечером такого подарка. — Надо тебя за это расцеловать!

Произнесено это было естественно и просто, как естествен и прост был поцелуй — так целует обрадованный ребенок, без умысла и задней мысли, но у Казановы прикосновение женских губ всегда зажигало пожар в крови. Мариетта сняла руки с его шеи и уже хотела было отодвинуться, но он удержал ее и сказал:

— Есть еще кое-что…

— Что же? — Следует признать, что Мариетта не делала особых усилий высвободиться.

— Ты, должно быть, догадываешься. Это нелегко произнести, и вообще слова мало чего стоят, но я прошу у тебя прощения за то, что было.

Он произнес это с трудом — человеку бесстыжему всегда трудно признать себя в чем-то виновным — и уже приготовился к тому, что она вспылит от возмущения при напоминании о том, как скверно он с ней обошелся. Ничего подобного не произошло.

— Мне казалось, что это я должна перед тобой извиниться, — сказала она, опустив глаза и покраснев.

Казанова не мог поверить собственным ушам.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты поступил лишь так, как поступил бы любой молодой человек с влюбившейся в него девушкой, при том что моему мерзкому старому дядюшке вздумалось наслать на тебя сбиров и попытаться упрятать тебя в тюрьму, а меня потом выдать замуж за старика крестьянина… брр! Как же он был мне ненавистен после тебя.

Казанова перевел дух, и пальцы его, державшие Мариетту за локти, нежно скользнули вдоль ее прохладных рук и взяли за запястья. То, что на все случившееся можно было посмотреть с такой точки зрения, никогда не приходило ему в голову, но звучало это в наивных устах его предполагаемой жертвы вполне разумно. В любом случае, ну с какой стати ему возражать ей? Забавно все-таки: в Венеции подняли такой шум, что ему пришлось залечь в укрытие, а потом даже и уехать из собственного города, в то время как якобы обманутая им особа вовсе не жаловалась, более того: считала, что ее сторона во всем виновата! Он рассмеялся, и Мариетта с улыбкой вопросительно взглянула на него.

— Я просто подумал, — сказал он, — что если бы нам дозволено было делать то, что мы хотим, никаких неприятностей вообще не было бы.

Оба рассмеялись, думая о том, что каждый из них проделал в жизни, и хотя любовь — чувство серьезное, хорошо известно, что Венера — улыбчивая богиня.

— В таком случае, — сказал он, привлекая к себе Мариетту, — раз мы с тобой никогда не были врагами, нет нужды говорить: «поцелуемся и станем друзьями». Давай поцелуемся и останемся друзьями.

Она подставила ему губы, но то был не дружеский поцелуй — и не короткий, и не единственный. Довольно долго они стояли так, слившись губами, и первым оторвался от губ Мариетты и остановился Казанова. И, ловко задув свечи, увлек отнюдь не сопротивлявшуюся Мариетту на диван.

8

Три дня Казанова жил в лихорадке возбуждения, не делая паузы ни для отдыха, ни для того, чтобы подумать, а подумать следовало. Но он не смел думать, ибо это заставило бы его увидеть себя в истинном свете, а он не хотел себя видеть таким. Мужчину всегда следует жалеть, тем более когда он переживает трагедию наслаждения и убаюкивает себя жалкой иллюзией, что это — счастье. Сколько от него потребовалось сил и искусства лицемерия, чтобы Мариетта, как он надеялся, не узнала о существовании Анриетты, а Анриетта не обнаружила Мариетту! Преследуя эту безумную цель, он с еще более безумным пылом пытался удвоить внимание обеим женщинам, чтобы те двенадцать часов, которые он дарил, казались каждой двадцатью четырьмя часами. И усилия его были жалкими, поскольку в них не было необходимости и они никого не обманывали: Мариетта узнала об Анриетте из сплетен, ходивших по городу, задолго до истории с часиками и с поцелуем и того, что за этим последовало, а Анриетта, при ее умении мгновенно угадывать самые сокровенные чувства Казановы, почуяла существование Мариетты еще до поцелуя и была глубоко опечалена, уверившись в существовании связи потом. И ни одна из них не была ублаготворена, невзирая на все внимание, каким осыпал каждую Казанова, — обеим было не по себе, хотя и по разным причинам. Пожалуй, Мариетта, не требовавшая многого, получала больше радости.

В своем неистовстве Казанова, по сути дела, почти не спал — лишь время от времени ему удавалось вздремнуть на несколько минут, и в результате на третий день к вечеру он уснул на диване у Анриетты, когда пытался уговорить ее снова предаться любви. Она какое-то время понаблюдала за ним и, видя, что даже его необычайная жизнеспособность сдала и теперь он проспит не один час, тихонько оделась, велела запрячь коляску и отправилась в театр.

Было это за час до начала представления, но любители театра уже стояли в очереди за дешевыми местами, а другие группкой собрались у актерского входа. Мрачный старик с на редкость кислой физиономией стоял на страже и упорно никого не впускал — даже не разрешал подходить слишком близко.

Анриетта приостановилась, оценивая ситуацию. Дождавшись момента, когда группка зевак откатилась от старика, она быстро шагнула к нему и молча сунула ему в руку золотой. Кислое выражение мгновенно сменилось довольно мрачной, но все же улыбкой — он взял монету и внимательнее вгляделся в лицо, которое даже его иссохшей душе и чреслам показалось красивым.

— Это вы мне за что? — спросил он.

— Ш-ш! — Анриетта приложила палец к губам и многозначительно взглянула на бездельников, которые при виде хорошенькой женщины уже снова приблизились с намерением узнать, что она тут делает. Анриетта прошептала: — Я с поручением от синьора Казановы. Пропустите же.

Старик, ворча, пропустил ее, предварительно гаркнув на группку любопытных и заставив их отступить.

— С каким таким поручением? Кто вам нужен-то? — недоверчиво спросил он.

— Казанова заболел и не сможет сегодня вечером прийти, — поспешно солгала Анриетта. — Он хочет, чтобы я сказала об этом даме…

— Какой даме? — Старик снова стал мрачен, явно не желая ничего выдавать.

Анриетта вместо ответа вытащила еще один золотой.

— Отведите меня в ее уборную, и эта монета — ваша.

— Она еще не пришла, — буркнул он, глядя на монету.

— Неважно. Отведите меня туда, я ее подожду.

И Анриетта стала ждать в не слишком удобной уборной с низким потолком; спускались сумерки, и на церквах и в монастырях зазвонили колокола, призывая к мессе. Затем наступила грустная тишина, лишь подчеркивавшая естественную печаль этого часа. Анриетте стало не по себе. Она приехала в театр и с помощью хитрости пробралась к любовнице Джакомо, повинуясь порыву, не подумав о том, что она скажет или сделает, когда встретится с этой женщиной, да и вообще что это за женщина. А вдруг — Анриетту передернуло от отвращения — она окажется наглой, злобной особой с пронзительным голосом? Анриетта поднялась со стула и заходила по комнате, затем остановилась у медленно темневшего окна и с минуту-другую понаблюдала за тем, как летучие мыши чередой вылезают из щелей старой башни, камнем падают вниз и не разбиваются, казалось, чудом успев раскрыть крылья. Вот бы ее ум сработал так же ловко, как тело летучей мыши. Она только было решила сбежать, как в тишине раздалось постукивание высоких каблучков по деревянному полу не застланного ковром коридора и чье-то веселое и беззаботное пение. Дверь распахнулась, и две женщины оказались лицом к лицу друг с другом.