Читать книгу "Почему поют русалки - К. С. Харрис"

Он выглянул в окно; увидев сгущающиеся на небе свинцовые тучи, набросил на плечи плащ. Предстоящую поездку, похоже, будет сопровождать сильнейший ливень.

— Я с вами, — заявил Том. Ему приходилось бежать вприпрыжку, чтобы не отстать от хозяина, когда тот быстро шел садом, направляясь к конюшням, на ходу натягивая кожаные перчатки для верховой езды. — К своему Лавджою вы можете и Жиля послать, а…

— Нет. Этот человек убийца. Ты передашь то, что я велел, мистеру Генри и будешь ждать меня здесь. Это приказ. — Себастьян разобрал черные кожаные поводья, помедлил и повторил, сопровождая свои слова внушительным взглядом: — Понял меня?

Том понуро опустил голову.

— Ага, хозяин.

Себастьян вскочил в седло и почувствовал, как нетерпеливо вздрогнул под ним конь. Вороной словно чуял нервозность всадника и жадно хотел пуститься вскачь. Но Девлин придержал его, повторяя еще раз:

— Только попробуй ослушаться, и, клянусь, я спущу с тебя шкуру.

Он взял араба в шенкеля, и тот птицей вылетел из конюшни. Копыта загрохотали по гравию двора.

Дождь припустил уже всерьез, когда виконт проскакал по мосту и оказался на Блекфрайерс-роуд. В этой части столицы убогие кривые улицы не имели тротуаров, мостовые заполняла орава оборванной детворы, туда-сюда сновали нищие, сидели калеки, клянча подаяние. Себастьяну пришлось сдерживать бег коня, пока он не оставил позади дорогу на Гринвич. К тому времени, когда он достиг Блекхета, дождь обернулся свирепой, завывающей бурей, струи воды хлестали лицо всадника, сбегали холодными потоками по шее, затекали за воротник. Застава на окраине города за считанные минуты превратилась в опасную болотную топь.

Сколько времени прошло с тех пор, как Энтони Аткинсона похитили? Четыре часа? Пять? Какая-то часть рассудка говорила Себастьяну, что мальчик уже мертв. Но он продолжал упрямо цепляться за надежду. Человеку, отдавшему себя спасению человеческих жизней, примириться со смертью безвинного ребенка — задача почти неразрешимая.

Нежданная мысль поразила Себастьяна своей скрытой иронией. Одна-единственная неприметная деталь может подсказать решение, стоит только под другим углом взглянуть на известные факты и по-новому оценить перспективу. Он, несколько дней ломавший голову над тем, откуда убийца мог узнать подробности трагедии на «Гармонии», не подумал об усопшей супруге преподобного Торнтона. А ведь эта женщина умирала, угнетенная тяжестью злодеяния, которое давило на ее совесть. Где она могла искать отпущения греха каннибализма и убийства? Не от приходского же священника, ее мужа, вина которого была столь же велика, сколь и ее собственная. Миссис Торнтон вполне могла попытаться облегчить свою тяжкую ношу, признавшись в содеянном старому другу семьи доктору Аарону Ньюмену. Но умирающая женщина и не подозревала, что доверяет тайну тому, кто приходился родным отцом погибшего юноши.

Даже зная правду о том, что на самом деле случилось с Гедеоном Форбсом и Дэвидом Джарвисом, Ньюмен, должно быть, полагал себя в положении point non plus[33]. Надеяться на успех, выступив на суде с опровержением показаний выживших пассажиров «Гармонии», было невозможно, даже если бы эти люди не принадлежали к числу самых влиятельных личностей страны. Ньюмен не располагал ни малейшим доказательством того, что произошло на судне, кроме признания, сделанного ему на смертном одре умирающей женщиной. Он не имел ни единого свидетеля. Тогда этот человек и решился на свершение страшной мести, обратив ее не на убийц своего сына, а на их детей.

«Да не пощадит его глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, сожжение за сожжение. Какой кто сделает вред ближнему своему, тем должно отплатить ему»[34].

«Как много смерти и страданий принесено в этот мир, — дивился Себастьян, — буквальным следованием этой древней библейской заповеди».

Плотнее закутавшись в плащ, он, несмотря на проливной дождь, продолжал пришпоривать араба, заставляя его скакать все быстрее и быстрее.

Двух всадников, одетых как бродяги, он заметил еще у первой дорожной заставы. Они подскакали почти следом за ним, а отъезжая, он видел их низко надвинутые на лица шляпы, воротники, поднятые для защиты от ветра и дождя. Один из них — высокий мужчина со сломанным носом — протянул сборщику дорожной пошлины монеты, повел глазом в сторону Себастьяна. Их взгляды скрестились как раз в ту секунду, когда вороной рванул вскачь.

После этого он каждую минуту ощущал их присутствие за спиной, эти двое не отставали от него ни на шаг. Впрочем, в такую погоду любой старался бы ехать как можно быстрее. Но когда Себастьян нарочно придерживал араба, замедляя его бег на деревенской улице, те двое тоже приостанавливались.

«Проклятье!» — Он с трудом подавил желание остановиться и встретиться с ними лицом к лицу. Нет. На это у него нет времени.

Девлин послал коня самым быстрым галопом, в карьер. Время от времени он чувствовал, что копыта вороного разъезжаются и скользят по грязной разъезженной дороге. Вода черными потоками стекала по лицу, слепила глаза. Он тряхнул головой, разгоняя туман перед глазами, как раз в тот миг, когда араб оступился и с испуганным ржанием рванулся вперед, стараясь удержаться. Всадник едва успел выдернуть ногу из стремени, как лошадь рухнула и покатилась по земле. Себастьян, падая, так сильно ударился о землю спиной, что задохнулся и застыл, не имея сил встать, тщетно ловя ртом воздух.

Он слышал, как скребут по земле копыта араба, но не мог подняться. Дождь хлестал его по лицу, затекал в открытый рот, грудь болела от удара. Наконец он сумел поймать глоток воздуха, барахтаясь и оскальзываясь в грязи, с трудом приподнялся на локте и открыл глаза как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, что над его лицом нависла подошва сапога. И обрушилась тьма.

ГЛАВА 60

Разбудила Себастьяна острая боль. Туман, застлавший глаза после удара, медленно отступал. Он вспомнил падение коня под ним, приближающееся чавканье сапог по грязи, взрыв боли от удара в лицо. Во рту стоял кислый привкус крови, он чувствовал, как она, растекаясь по лицу, смешивается с потоками дождя и грязью. В следующую минуту он осознал, что челюсть болит не только вследствие удара, но также оттого, что рот его грубо заткнут кляпом. Губы были растянуты так безжалостно, что Себастьян едва мог глотать.

Виконт осторожно приоткрыл глаза. Он лежал на спине, руки были болезненно подвернуты за спину и связаны в запястьях. Щиколотки ног были тоже связаны, а другой конец веревки перекинут через ветку дуба над его головой. Перед мысленным взором Себастьяна встала картина, увиденная им в Сент-Джеймсском парке, — освежеванный и повешенный вниз головой труп Барклея Кармайкла, — и он почувствовал приступ страха.

Шляпу и плащ с него сняли и унесли куда-то, успокоительной тяжести пистолета в кармане сюртука не ощущалось. Его, как видно, оттащили подальше от дороги, поскольку сейчас он видел вокруг себя тесно обступившие небольшую полянку толстые стволы дубов. Запах мокрого дерна, земли, листьев был очень сильным. Над головой по-прежнему шумел дождь, но густая листва частью защищала от него.