Читать книгу "Женщина-лиса - Кий Джонсон"

Я все время была как во сне.

43. Дневник Шикуджо

Путешествие назад в имение напоминало ночной кошмар.

За несколько дней пути дорогу размыло, пыль превратилась в грязь, липкую и тягучую, как сироп. Ось моей кареты сломалась. Две служанки выпали из кареты на дорогу, но, к счастью, дело обошлось парой испачканных платьев и истериками. Слуги-мужчины помогли нам перейти через грязь, потом отправились в соседнюю деревню за кузнецом, чтобы тот починил карету.

На то, чтобы заменить ось, ушло три дня. За это время Тамадаро и его няня успели простудиться, и нам пришлось искать местного целителя, чтобы он приготовил им имбирный сироп и сделал примочки. Они поправлялись медленно, и мы вынуждены были задержаться еще на несколько дней, чтобы дать им полностью выздороветь. Ужасно было еще и то, что мы все почти не могли спать из-за постоянного стука пугал на поле.

На то, чтобы вернуться в имение, ушло три недели.

44. Дневник Кицунэ

Время — вещь непостоянная. Перемены времен года — зима на весну, весна на лето, лето на осень — постоянны, но само время — чередование событий, мыслей и желаний — изменчиво. Некоторые дни я вспоминаю так ясно, будто все время ношу их с собой, вырезанными, как сутра, золотыми иероглифами на ляпис-лазури, чтобы, когда понадобится, я могла их прочесть. А бывает, что целые годы я вспоминаю словно в тумане, они перемешались у меня в памяти, будто я услышала разговор, в котором кто-то вскользь упомянул о том, что эти годы все же были. И все же я знаю, что все это происходило со мной, день за днем.

Я сказала, что перемены времен года постоянны, но для нашего волшебного мира это было не совсем так. У нас всегда была осень. Я не беспокоилась о том, что Йошифуджи сможет это заметить.

Когда Шонену исполнилось три года, у нас была еще одна церемония. Дедушка подарил мальчику его первые хакама-штаны, и мы обставили его комнату миниатюрной мебелью в тот же вечер — в знак того, что он постепенно приближается к взрослой жизни.

Мальчик рос здоровым, но был диким и иногда совершал такие поступки, которые шокировали Йошифуджи. Однажды мой муж взял его с собой наблюдать за стрекозами, но Шоннена не интересовали насекомые, которыми кишела трава, он был занят тем, что ловил и ел маленьких голубых жучков. Они хрустели у него на зубах, дергали лапками, а он смеялся. Йошифуджи пришел ко мне вечером и рассказал об этом.

— Ты не остановил его? — спросила я. Во рту у меня пересохло.

— Нет, — ответил он удивленно. — А зачем? В конце концов, это в его природе.

Его слова испугали меня. Мой муж замечал одно, но не видел другое. Я даже не могла себе представить, каким он видел окружающий его волшебный мир. Иногда мне казалось, что он видит более ясно, чем все мы. Но по какой-то причине меня это не беспокоило.

45. Дневник Кая-но Йошифуджи

Я должен об этом написать.

Мы с братом моей жены взяли собаку и пошли на большую поляну, где он убил барсука несколько дней назад (или месяцев? Или лет? Нет, этого просто не может быть: сейчас все еще осень), практиковаться в стрельбе из лука. Погода была хорошая и не по-осеннему теплая, хотя прошлой ночью была буря, которая опрокинула в саду несколько горшков с растениями. На листьях у пруда до сих пор остались клочки пены.

Наши слуги несли мишени (неуклюжие соломенные чучела; брат моей жены находит забавными стрелять в чучела, сделанные наподобие людей). Они установили их на поляне и оставили нас наедине с нашими мишенями и многочисленными, заполненными едой корзинками для пикника.

Сначала мы немного попрактиковались в стрельбе. Собака носилась от цели к стрелку и назад, заливаясь лаем, пока наконец не уставала и не плюхалась в тень кустов. Когда нам надоедало это занятие, мы начинали стрелять по выбранным мишеням: по ветвям ивы, стволам деревьев, по голубю. Я чаще попадал, чем промахивался, брат моей жены всегда попадал точно в цель.

Когда у нас заканчивались стрелы, мы открывали маленькие коробочки и приступали к еде. Саке всегда было просто превосходное, и мы выпивали слишком много.

Я указал на едва видную в зарослях тропу:

— Ты когда-нибудь был там?

— Не думаю. Она ведь реальна, да?

Я не имею ни малейшего понятия, что он хочет этим сказать.

— Там наверху есть одно место, среди гор. Расселина, по которой стекает вода и образует маленький бассейн. Вода в нем всегда горячая. Божественно.

— Это объясняет запах, — сказал он. В тот момент — он показался мне очень мудрым — я ничего не чувствовал.

— Там есть храм. Очень старый, возможно, старше, чем все мои предки или даже первый император. Раньше я часто ходил туда, оставлял рис и воду.

— Там был священник?

— Нет, ни одного. Он выглядел полностью заброшенным. И никогда не видел там даже чьих-то следов, только я один что-то туда приносил.

— Зачем кому-то понадобилось строить монастырь в таком диком безлюдном месте? — спросил он лениво.

Я нахмурился.

— Это место не такое уж дикое.

— Только если для оленей, тануки-барсуков и волков. Разве не так? Здесь никто не живет, никто не посещает этот храм. В чем тогда смысл?

Это еще один из бесконечных вопросов, которые часто задает его семья и которые ставят меня в тупик, но заставляют бороться.

— Здесь живут горы. Горам приятно, что между ними стоит такой храм. Если он, конечно, только для гор, а не для источника, не для деревьев или еще чего-нибудь.

— Ты даже не знал, чему ты поклонялся, — недоверчиво проговорил он. — И ты все равно оставлял рис?

Я перевернулся и лег на спину.

— Ну, я не мог разобрать иероглифы на храме: он весь порос мхом. Кому бы ни поклонялись там, он был достаточно почитаем, чтобы у кого-то появилась мысль построить ему храм. Это достойно уважения.

Тучи в небе стали темно-фиолетового цвета, но на западе их освещало яркое солнце. Скоро будет гроза. Я поймал себя на мысли, что с нетерпением жду этого: мне всегда нравились осенние грозы.

Он засмеялся. Я был готов отстаивать свою точку зрения.

— Как ты можешь не знать этого? — говорю я. — Ты и твоя сестра! Я не хочу оскорблять вашего дедушку, но иногда мне кажется, что вас воспитали демоны или стая волков.

Он нахмурился:

— Это как с поэзией и со многими другими вещами. Иногда мне кажется, что в них есть какой-то смысл. И я слышу, что ты говоришь моей сестре, когда она спрашивает тебя о поэзии или о Будде, или о чем-нибудь еще. Но ничто из того, что ты говоришь, не имеет смысла.

— Может, и не имеет. Но что тогда религия, поэзия и живопись? Попытка создать что-то из ничего? Попытка наделить смыслом бессмысленное? Тогда жизнь — это то же самое.