Читать книгу "Детская книга для девочек - Борис Акунин"

До знакомого переулка добралась без приключений. Оглянувшись по сторонам, нырнула в заросли сирени. На этот раз предусмотрительно выбрала другой куст (толку оказалось чуть — муравьи гнездились и здесь). «Чума на оба ваших дома!» — в сердцах ругнулась она, но делать нечего, пришлось терпеть неприятное соседство.

Устроившись в муравьиных кустах, Геля задумалась над тем, как бы вывести Павловскую на чистую воду. Сорвать с нее прилюдно эти дурацкие очки? Это будет нелегко. Павловская дерется клюкой, как какой-нибудь японский монах. Геля с ней вряд ли справится. А что там, кстати, с жутким взглядом бабы Яси? И тут Геля вспомнила, как ее напугала Наденька перед экзаменом. Ну конечно! Куда как просто — закатывает свои бесстыжие глаза под лоб, и — хоба! — детишки писаются от страха.

Что же еще можно сделать? Привести Щура сюда, к дому Павловской, и пусть сам во всем убедится? Пожалуй, стоило бы попробовать. Если только Павловская не сдаст его в полицию сегодня же. Ну уж нет. Геля будет ходить за ней хвостом и устроит — если злодейка только приблизится к полицейскому участку — ужасный скандал, стащит с нее эти треклятые очки и позовет папу. То есть Василия Савельевича. Он знает Павловскую в лицо, а ведь она не превращается в другого человека, «баба Яся» — всего лишь маскарад.

План был довольно глупым и очень сложным, но другой-то пока не придумывался, и Геля решила, что на крайний случай сойдет и этот.

Время шло, подступали сумерки, а Павловская все не появлялась. Геля уже стала беспокоиться, не проворонила ли она мерзкую жабу, но тут калитка стукнула, и старуха в лохмотьях, выходя, поклонилась провожающей ее горничной:

— Спаси тебя Христос, добрая девушка!

«Вот конспиратор, умереть-уснуть! — с невольным уважением подумала девочка. — Настоящая актриса. Мне до нее расти и расти».

Павловская заковыляла прочь от дома, и Геля, дождавшись, когда горничная закроет калитку, последовала за злодейкой, стараясь держаться подальше, но и не выпускать ее из виду. Старуха ходко двигалась к Хитровке. Фонари еще не зажигали, а на улицах было довольно людно, и девочка была уверена, что Павловская ее не заметит. В участок Мелания Афанасьевна не пошла — завернула в шалман.

К вечеру обитатели Хитровки повылезли из своих нор. На площади появились торговки съестным, визгливо зазывавшие покупателей. Продавали «бульонку» (те самые помои, которыми Павловская кормила мальчишек), колбасу «собачья радость», другую отраву. Отбоя от покупателей, однако, не было.

Геля слегка перетрусила, подумав, что ей, приличной барышне, непросто будет смешаться с подобной толпой. Но вскорости заметила еще несколько девочек — да не просто прилично одетых, а даже в гимназических фартуках! Одна из них, размалеванная как поп-звезда восьмидесятых, курила папиросу и хрипло хохотала в ответ на шутки какого-то пьяненького типа в котелке. Во дает! Наверное, старшеклассница.

Засмотревшись на отчаянную гимназистку, чуть не пропустила Павловскую, выходившую из дома с младенцем на руках. По всей видимости, несет подкидыша в Воспитательный дом. Все-таки и у мерзкой жабы нашлось тридцать капель совести. Однако следовало убедиться, что сегодня Павловская точно не пойдет в полицию. И Геля увязалась за ней.

Но и к Воспитательному дому Павловская не пошла! Она поднялась к Хохловскому переулку и потопала дальше, к Покровке! Геля, недоумевая, тащилась следом. Может быть, есть еще какой-нибудь приют для сироток?

Миновав Покровку, Павловская нырнула в один из неприметных переулков и пошла дальше, стараясь держаться в стороне от бульваров и центральных улиц.

Слежка оказалась ужасно скучным делом, совсем не таким, как в кино. Может быть, не хватало тревожной музыки? Во всяком случае, Геля не отказалась бы сделать монтаж и уже перенестись в конечный пункт этой странной прогулки.

Когда пересекали Тверскую, малышка в руках у Павловской проснулась и заплакала. Наверное, проголодалась. Толстая дама в коляске поманила ряженую пальчиком, подала милостыню. Павловская униженно забормотала слова благодарности, пряча деньги. Вот жадюга!

Геля понимала, что они приближаются к Арбату, но сориентироваться на местности все равно не могла — Москва здесь переменилась гораздо больше, чем в ее родном Китай-городе.

Прошли через какой-то пустой рынок, свернули и оказались… на Хитровке!

То есть это сначала Геля так подумала. Потом, конечно, поняла, что улица-то другая, только выглядит так же, как Хитровка, а может, и похуже. Вокруг тянулись покосившиеся заборы, брусчатка поросла крапивой и лопухами. Дома по большей части были не выше двух этажей, только ближе к реке высилось громадное серое здание. По улице, горланя песни, шатались подвыпившие мастеровые и всякие подозрительные оборванцы.

Павловская направилась к обшарпанному двухэтажному дому и, поудобнее перехватив клюку, несколько раз стукнула в полуподвальное окно.

Из окна никто не выглянул, но от стены дома отделилась темная фигура:

— Чего дербанишь, старая клюшка? А ну, проваливай, тута не подают!

— Ты на кого это хвост подымаешь, Дроссель? — Тонкий голосок Павловской — Геля снова в этом убедилась — мог звучать до крайности грозно и даже ужасно. — Как бы я этой клюшкой тебе башку не проломила. Калиныч у себя? Я ему гостинца принесла.

Дроссель? Дроссель?!! Да это же один из тех бандитов, что тогда напали на них с Розенкранцем!

— Прощенья просим, не признал впотьмах, — заюлил Дроссель. — Дожидаются вас, а как же. Сопроводить?

— Сама дорогу знаю! А ты тут гляди в оба!

Павловская величественно проследовала за угол здания. А Геля так и осталась стоять в тени, чуть поодаль. Ей вдруг стало страшно. Не потому, что она торчала неизвестно где, среди бандитов, нет. Все происходящее было до крайности странным. Страньше, чем все предыдущие события. Зачем Павловская принесла сюда ребенка? Что значит — гостинец?! Ну, не людоед же этот Калиныч, в самом деле?! Есть только один человек, который может все это объяснить. И объяснит, хочет он того или нет!

И Геля со всех ног побежала к Арбату. Ей хотелось выбраться на обычную чистую улицу с фонарями и хорошо одетыми людьми, надеялась, что и страх тогда немножко пройдет.

Но дурное предчувствие все усиливалось. К счастью, в 1914 году Арбат был никакой не пешеходной зоной, а обычной улицей. И Геля, которую необъяснимый страх заставлял идти торопливо, почти бежать, тотчас привлекла к себе внимание извозчика.

— Чего, барышня, зря подметки топчешь? Садись, докачу! Ежели не дале Тверской — двугривенный всего.

Лошадь у него была — просто загляденье. В гриву вплетены разноцветные ленты, копыта сверкают, как лаковые галоши. Впрочем, Геле было все равно. Она порылась в карманах и нашла целых три двугривенных.

— Шестьдесят копеек до Подколокольного, только быстро! — деловито предложила она.

— Эх, гори оно огнем! За вашу красоту себе в убыток! — перешел на «вы» извозчик.