Читать книгу "Детская книга для девочек - Борис Акунин"

Ангелина Фандорина была ученицей шестого класса школы с историко-филологическим уклоном, но мечтала стать не историком и не филологом, а, наоборот, актрисой. Для этого она занималась в театральном кружке-студии. Начинала с роли Капустки в пьесе «Веселый урожай», затем была в «Золушке» Третьим Придворным, а со временем ей стали давать настоящие большие роли, потому что у Гели обнаружились явные способности и, может быть, даже талант.

В мае, перед самыми каникулами, она с большим успехом сыграла Гермиону в инсценировке «Гарри Поттера» и в награду получила право выбрать себе роль в следующем спектакле: студия взялась за трагедию Вильяма Шекспира «Гамлет».

По правде сказать, выбирать было особенно не из чего. «Гамлет» — пьеса, написанная для мальчишек. Женских ролей всего две, и обе второго плана: Офелия, которая довольно быстро сходит с ума и тонет, да королева Гертруда — та вообще возрастная.

Динка Лебедева, главная Гелина соперница по труппе и по жизни, страшно распереживалась — была уверена, что Геля выберет Офелию, потому что в Офелию влюблен принц Гамлет, а его будет играть Виталик Сухарев. (Если коротко про Виталика: других таких мальчиков на свете нет.) Но Геля подумала-подумала и сказала, что будет Гертрудой.

Офелия с Гамлетом только разговаривает, а Гертруда, хоть она пожилая, принцу приходится матерью и вообще женщина так себе, в сцене, где убивают Полония, восклицает: «Ах, Гамлет, сердце рвется пополам!», а потом обнимает и целует Виталика. То есть Гамлета.

И теперь Геля на каждой репетиции, три раза в неделю, на совершенно законном основании при всех обнимала Виталика Сухарева, целовала в щеку, и в эту секунду сердце у нее, в самом деле, практически рвалось пополам.

Так продолжалось весь июнь и больше, чем пол-июля, а потом случилась трагедия — настоящая, куда там Шекспиру.

В этот день была генеральная репетиция. Родителей на нее не пустили, зато приехали гости Московского кинофестиваля, иностранные актеры и актрисы. Их заведующий студией Лев Львович пригласил, потому что он с самим Никитой Михалковым знаком.

Все, конечно, волновались, и Геля тоже. От этого она немножко увлеклась и, кажется, обнимала Гамлета чуть дольше, чем нужно. Подумаешь!

А Виталик, когда за кулисы ушли, вытер щеку демонстративно так и громко сказал: «Ты чего, Фандорина? Обслюнявила всего». Все это слышали. И Динка.

В эту секунду сердце у Гели окончательно разорвалось, и, как говорится в русских народных сказках, свет ей стал не мил.

Отошла она в сторонку, в глазах темно, а когда сунулся Олежка Ткач (он Горация играл) и шепнул: «Ладно тебе, не обращай внимания», Геля его отпихнула.

Вдруг кто-то сзади трогает ее за плечо и говорит:

— Зря ты так, Ангелина. По-моему, этот мальчик лучше того. К тому же существует версия, что Гораций был из рода фон Дорнов, а значит, он нам родственник.

Это была одна из зарубежных артисток, Геля ее в первом ряду видела. Как попала за кулисы, непонятно. Очень красивая брюнетка с короткой стрижкой и огромными зелеными глазами. Одета — с ума сойти, алые ногти чуть не по пять сантиметров, на груди кулон в виде золотой змейки, проглотившей свой хвост. В общем, эффектная женщина.

В другое время Геля смутилась бы. Ну, как минимум, удивилась бы: иностранка, а хорошо по-русски говорит, да еще фон Дорнов поминает. И потом, в каком смысле «он нам родственник»? Но сейчас Геля была такая несчастная, что ни смущаться, ни удивляться не могла, а только всхлипнула и сказала, что думала:

— Я жить не хочу.

— Довольно глупое замечание, — пожала плечами странная артистка (все-таки говорила она не совсем чисто, с акцентом). — Не нравится — можно попробовать сызнова. Жизнь — она ведь бесконечная. Как вот эта змейка, — и дотронулась кроваво-красным ногтем до своего кулона. — Мы на свете не один раз живем, а много-много раз. И все эти жизни похожи, как две капли воды. И происходит в них одно и то же. И человек тоже ведет себя одинаково, потому что он так устроен. Но если кто-нибудь вдруг возьмет и поступит не как в прежних жизнях, а по-другому, то вся остальная жизнь тоже поменяется.

Услышав про бесконечную жизнь, Геля на минуточку перестала быть бесконечно несчастной и насторожилась. Гелина мама, Алтын Фархатовна, женщина здравомыслящая и предусмотрительная, сто раз предупреждала, что надо держаться подальше от уличных проповедников, которые заманивают простодушных во всякие опасные секты, для начала предлагая спасение, вечную жизнь, бхагаватгиту и толстенькие американские евангелия в мягких переплетах. Папа, правда, говорил, что человеку свойственно искать смысл жизни, а религия — самый короткий путь если не к истине, то к душевному равновесию, но маму разве переспоришь? Рявкнет: «Мракобесие и бредни!» — и весь разговор.

На уличного проповедника странная иностранка никак не была похожа, но Геля читала в Интернете про голливудских актеров (!), которые становились жертвами этих самых мракобесов и мошенников… Как же они назывались? Спелеологи? Серпентологи? Ах, неважно! Геля сразу решила прояснить ситуацию и, отступив на шаг, вежливо, но твердо сказала:

— Вы из религиозной секты? Извините, но я в это не верю.

— Что? Кто?! Я?! — Четко очерченные брови зеленоглазой дамы удивленно поползли вверх. — Ангелина, где ты этого набралась?

— В Интернете, — призналась Геля, — и мама говорила. Извините… Я просто подумала… Раз вы про бесконечную жизнь… И раз вы артистка из Голливуда…

— Я не актриса. Я медик. Профессор медицины, — с непонятной гордостью заявила зеленоглазая (можно подумать, что врачом, хоть и профессором, быть лучше, чем артисткой).

Все равно было неловко, и от смущения Геля затараторила:

— И не из Голливуда? А я еще удивилась, что вы по-русски так хорошо говорите и знаете, как меня зовут! Вы — чья-то мама, да? Хотя я вас ни разу не видела… А! Вы, наверное, не мама, а родственница или просто знакомая… Но вы сказали «фон Дорны» и про Горацио, что он наш родственник? Так что же…

— Хватит! Стоп! — Загадочная дама нервно вскинула ладонь. — Не зря твоя мама называет тебя трещоткой!

— А… откуда вы знаете? — совсем растерялась девочка.

— Я все про тебя знаю, Ангелина. Даже то, что ты летаешь во сне.

— Ну, это не фокус, — разочарованно протянула Геля, — все люди летают во сне. Особенно дети. Говорят — летаешь, значит растешь.