Читать книгу "У Терека два берега... - Дмитрий Вересов"

Но конь не послушался. Он вздрогнул от громкого крика и полетел вниз. Дута был уже на вершине.

– А! Шайтан! – закричал он и погрозил кому-то невидимому кулаком, но тут на соседней скале увидел еще одного белого коня и закричал, – Погоди, Терек! Я сейчас! Не прыгай! Это я – Дута!

Он опять карабкался, не замечая своей хромоты. А белые кони скатывались в пропасть от его крика. Дута бесился, выл от бессилия и злобы, и горное эхо отвечало ему тем же. Иногда только примешивая к нему то ли крик птиц, то ли смех лесных джиннов.

Одного коня, самого большого и красивого, Дута решил не пугать криком. Он тихо крался к нему, поднимаясь все выше и выше. Вот Дута уже ступил на горный выступ, на котором застыл белый скакун. Дута видел его спину, круп, длинный хвост. Боясь, что и на этот раз упустит коня, Дута изогнулся по-кошачьи и прыгнул на спину белому коню…

Снежная шапка не удержалась и полетела в пропасть, унося на себе маленькую темную фигурку оседлавшего ее человека.

Белого скакуна не надо было подгонять. Он несся вниз с такой скоростью, что у Дуты захватило дух. Нет, он не отдаст этого коня жалким предателям и трусам. Нет, теперь их не разлучить никому. Они – одно целое. Они поскачут туда, на восток, куда увезли Айшат. Да вот уже и близок этот восток. Стоит только подумать, и белый конь несет его туда, куда надо. А вон Айшат, улыбается Дуте приветливо, радостно, как никогда в жизни ему не улыбалась. Ты ждала меня, Айшат?..

* * *

По телевизору показывали авиа– и автокатастрофы, взрывы и землетрясения, не забывая и о готовых сломать себе шею экстремалах, что продолжали мчаться вниз с самых высоких гор и обрывов, стремясь в отсутствие войны пережечь весь избыточный адреналин…

А Европа так и не поняла, что ей нужна война, нужна, как периодическое проветривание…

Но…

Новая шеф-редактор московского отделения Си-би-эн-ньюс Симона Аракельянц, француженка армянских кровей, вполне удовлетворилась комментариями Тимоти Аткинсона.

– Безусловно, подругу твоей предшественницы ухлопали ее же чеченские родственники, хотя теперь это труднодоказуемо…

Тимоти лежал в царских размеров кровати, и Симона Аракельянц, хозяйка этого ложа, кормила своего гостя круассаном, обмакивая его то в горячее молоко, то в плошечку с медом…

Тимоти блаженно закатывал глаза, ленивыми руками прикасаясь к неприкрытой франко-армянской груди…

– Они ухлопали ее, когда убедились, что она не желает на них работать и ищет помощи у своих европейских друзей…

Тимоти любил ласкать женскую грудь. Воинствующий гетеросексуал, ненавидящий педиков, он обожал женщин. Предпочитая стройных, даже худощавых, он выделял из них лишь обладательниц большого бюста. И Симона отвечала его идеалу. Крупные горошины бледно-розовых сосков ее тяжелых грудей возбуждали его, но, осторожно теребя их большим и указательным пальцами, Тимоти продолжал не о несравненной Симоне, а об Айсет:

– Ухлопали ее, и извлекли из ее смерти двойную и даже тройную выгоду…

– Ка-а-акие они хи-и-итрые! – игриво подыграла возлюбленному хозяйка, запихивая ему в рот очередной кусочек завтрака.

– Не хитрей вас, армян, просто они более решительные, более отчаянные. Более жизнеспособные в своей дикости…

– Молодой этнос на стыке тысячелетий проявляет себя более сильным и более способным на выживание, – мгновенно сменив тон с игриво-кокетливого на серьезный, сказала Симона.

– Может и так, – согласился Тимоти, – может и так… Хотя, к слову сказать, вайнахи – этнос довольно древний. Во всяком случае, древнее русских.

– Так какую они поимели выгоду? А? – спросила Симона, выразительно вскинув красиво очерченные армянские брови.

– А ты, оказывается, еще и слушаешь? – удивился Тимоти.

– А ты думал, что глупая женщина может только отдаваться в постели и готовить завтраки?

– Нет, я так не думал, я не сексист… в разумных пределах.

Разумеется, Тим был сексистом. Но он тщательно это скрывал. Равно как и миллионы его братьев по мужскому клану…Что ж тут поделаешь? Признавшись, что тебе ненавистно искусственное раздувание равноправия полов, сможешь ли продвинуться по служебной лестнице? Ясно, что нет…

– Ее родственники представили это убийство, как нападение федеральных спецслужб на корреспондентский пункт агентства «Кавказ»…

– И?

– И решили одним махом две проблемы – избавились от Айсет Бароевой, как от строптивой сотрудницы, не желающей работать на них, и одновременно из нее же сделали жертву, этакую героиню, Хорста Весселя в юбке.

– Кого?

– Хорста Весселя, одного из нацистов-штурмовиков, якобы погибшего в драке с коммунистами в начале тридцатых годов, а на самом деле бывшего сутенером и зарезанного проститутками в борделе…

– Ну, ты загнул…

– Может, и загнул, – быстро согласился Тим, в который раз за эти ненасытные сутки почувствовав пульсацию нахлынувшего желания.

Он притянул Симону к себе.

– Армяночка моя, поцелуй меня французским поцелуем, – прошептал Тимоти…

И тела британского шпиона и французской сотрудницы медиа-бизнеса слились в страстном соитии…

В городе Москве. В квартире на Чистых прудах. В которой совсем недавно пила шампанское наша героиня.

Эпилог

Долины мук! Хребты последней боли!

И путь домой сквозь календарный лес.

Прощанье, расставанье поневоле,

Разлука: время потеряло вес!

А может быть, мы с нашей болью всею

Вломились в бездорожья толчею?

Двадцатого столетья Одиссея,

Тебя я в наших бедах узнаю!

Иоганнес Роберт Бехер

Это была не сказка. В одном из домов аула Дойзал-Юрт за столом сидели трое: чеченец, немец и русский. Салман Бейбулатов, Клаус Штайнер и Евгений Горелов.

Всего два дня назад Салман с Клаусом, найдя в одном из домов старинное кремневое ружье, пошли на охоту. Они весь день лазали по горам, пока почти случайно не подстрелили зайца. Раненый зверек пытался уковылять от них в кусты и стонал, как человек. Когда же охотники добили зайца, стон не прекратился.

Так они нашли в снегу выбившегося из сил, замерзшего, голодного капитана Горелова, да еще с переломанной при падении рукой. Салман пошел в хлев, куда они собрали уцелевший со всего аула скот – корову и трех баранов. Зарезав одного из баранов, чеченец снял с него шкуру и крепко обернул ею сломанную руку Горелова, внутренней влажной поверхностью к телу. На следующий день подсыхающая шкура стала превращаться в твердую, неподвижную коробку. Бараньим жиром из курдюка Салман смазал капитану помороженное лицо и пальцы.