Читать книгу "1612. «Вставайте, люди Русские!» - Ирина Измайлова"

К вечеру сеча откатилась в Замоскворечье, разбилась на многочисленные островки, где бой кипел с прежней силой, в остальных же местах поляки отступали, делая вид, что продолжают биться, на самом же деле лишь ища возможности поскорее покинуть поле сражения.

Ходкевичу доносили о страшных, непоправимых потерях. Крохотное, по его понятиям войско Пожарского и Минина уничтожило его лучшие отборные части и гнало их остатки прочь от Москвы! Не помог и осажденный польский гарнизон — две-три вылазки закончились полным истреблением смельчаков, и уцелевшие вновь заперлись в каменных теремах Кремля, уже не рассчитывая на скорую помощь (а, возможно, не рассчитывая на нее вовсе, но не надеясь и на пощаду со стороны русских).

Гетман не хотел сдаваться. Отступив от города, он перегруппировал оставшиеся полки, и утром бои возобновились. Отборная шляхтеская кавалерия, ринувшись лавиной на казачьи части и пехоту Козьмы Минина, оттеснила их из Замоскворечья, а неутомимый немецкий полк сумел занять два земляных вала, на которых удобно было укрепиться и держать оборону.

В какой-то момент гетман подумал, что побеждает.

— Что делают русские? — спросил он явившего с докладом лазутчика. — Бегут? Ведь они бегут, да?

— Они служат молебен в ставке князя Пожарского, — ответил соглядатай, и в голосе его пан Ходкевич услыхал вдруг настоящий страх. — Они молятся Пресвятой Богородице о даровании победы…

— Они спятили, этот князь и его нижегородский мясник?! — завопил гетман, уже не сдерживая обуявшего его бешенства. — Они не понимают, что проиграли?! Утром я размету остатки их доморощенного войска, и моя конница втопчет их в землю!

Но наутро полки Пожарского и Минина пошли в бой первыми. Разбившись на небольшие отряды, они атаковали поляков в Замоскворечье, на земляных валах и в прилегающих к городу рвах, где преимущество было на их стороне, и где невозможно было использовать конницу.

К вечеру этого дня, 24 августа поляки вновь откатились от Москвы, и на этот раз, подсчитав потери, гетман понял, что король Сигизмунд едва ли простит ему такой страшный урон…

Он еще верил в возможность разбить русских, поэтому отступив на широкое пространство, на раскинувшиеся за Москвой-рекой луговины, покрытые редкими рощицами, приказал построить конницу и остатки своей разбитой пехоты. Ведь русские, вдохновленные его отступлением, наверняка вновь пойдут в атаку, обязательно пойдут, а здесь, на открытом пространстве, конница будет вновь иметь преимущество.

Но Пожарский не сделал гетману такого подарка. Он удержал нескольких рвавшихся в бой воевод и казачьих атаманов. Позволив, впрочем, казакам, вволю натешиться, обстреливая стройные ряды войска польска из пищалей. Большая часть пуль даже не долетела до ляхов, зато свист и улюлюканье, доносившиеся с земляных валов, они слышали отлично, и, возможно, это было больнее всяких ран.

Весь вечер и потом всю ночь простояли полки гетмана в боевом строю, пока люди и кони не стали валиться от усталости. Никто не напал на них, никто не пошел в атаку.

И утром следующего дня ясновельможный гетман Ходкевич приказал трубить отступление. Он понял, что ему уже никогда не взять Москву, не выручить погибающий там гарнизон полковника Струся (да и для чего выручать, если этот бездарь даже не сумел придти им на помощь!).

Князь Пожарский оказался первым, кто нанес гетману такое сокрушительное поражение. В какой-то момент Ходкевич даже испытал искушение: не отправить ли гонца с письмом к князю, не выразить ли свое восхищение его талантом полководца? Это было бы красиво! Однако отчаяние и злость удержали гетмана от такого благородного шага. Пожарский и без него знает теперь, чего стоит. Может, русские выберут его царем? Все произошло так, как вещал в своих проклятых грамотах давным-давно ушедший в мир иной Патриарх Гермоген, все вышло по его словам и молитвам! Значит Бог не на стороне короля Сигизмунда! Значит, правда не с ними, не с войском польским, не с его, гетмана полками. Правда где-то там, в разоренной, спаленной пожарами, оскудевшей и обезлюдевшей Москве, откуда летел вслед уходящим полкам завоевателей торжествующий колокольный звон. Звон их победы.

Глава 6. Беглецы

Хельмут успел домчаться до лагеря князя Дмитрия как раз ко времени: полки уже выступили и не узнай Пожарский о засаде за Серпуховскими воротами, он двинул бы лучшие отряды кавалерии на Кремль, прямо в приготовленные гетманом «клещи».

Явление огненного всадника ополченцы восприняли, конечно, куда спокойнее, чем польские гайдуки, что так бесцельно осыпали его недавно своими стрелами и посылали ему вслед пули. Те, возможно, и впрямь вообразили, что видят злого духа на адском скакуне. Но нижегородцы видывали Штрайзеля верхом не раз и не два и отлично знали о его способности вдохновлять едва ли не любую лошадь на самый стремительный бег. Поэтому они встретили воеводу веселыми возгласами и приветствиями, а Минин даже решился подхватить под уздцы фыркающего, покрытого хлопьями пены Фоэра.

— Ты ж загнал его, парень! — воскликнул Козьма Захарович, знавший толк в лошадях. — Он ведь теперь сдохнет! Ей же ей, сдохнет!

— А я его очень попрошу не делать этого! — возразил, спрыгивая с седла, немец и ласково прижался щекой к взмыленной рыжей морде коня. — Да, на этот раз мне не удалось давать ему отдохнуть, и это действительно опасно, однако, может быть, Фоэр сумеет справиться? Это очень хороший конь.

Фоэр справился. Наверное, ему было искренне жаль хозяина, тоже смертельно уставшего, тоже испытавшего отчаянный риск. Жеребчик понимал, что Хельмут будет отчаянно винить себя, если верный скакун падет. Но ведь другого выхода у него не было. У них не было! И Фоэр, некоторое время простояв с закрытыми глазами, сопя и тяжко водя боками, в конце концов «отошел», повеселел и даже попробовал ластиться к рослой кобыле одного из сотников, но у той не было настроения отвечать на его ухаживания.

Тем временем, выслушав известие, привезенное «огненным гонцом», князь Дмитрий Михайлович задержал выступление своих полков и срочно вновь собрал воевод и атаманов, чтобы придумать другой план наступления — старый теперь не годился.

— А я могу вернуться в город? — осведомился Штрайзель, едва поняв, что его конь вскоре снова сможет скакать.

— Как это вернуться? — удивился князь Дмитрий. — На Замоскворечье уже идет вся рать Ходкевича, к левобережью, откуда ты приехал хохлятская конница скачет — окружать нас собирается. Ты же не проедешь! Подстрелят тебя.

— Когда сюда ехал, не подстрелили ведь! — покачал головой неугомонный немец. — А проскочить пришлось прямо под носом у этих самых хохлов. Они мне даже кричали что-то вслед, верно, понять не могли, что ж у меня за лошадь, что так летит… У меня там полк остался, князь, получается, что я его бросил. Правда, едва ли сейчас можно проникнуть за Серпуховские ворота — ручаюсь, что Михаил их занял и держит там оборону. Но, возможно, и по другую сторону ворот пригодится надежная сабля? Прошу разрешения вернуться!

— Не похоже на тебя, Хельмут! — воскликнул слушавший их разговор Козьма Захарович, — Ты же человек рассудительный и просто так голову пот топор не сунешь… Чаю я, тебе за Мишу тревожно.