Читать книгу "Бешеные псы - Джеймс Грейди"

Смех гулко отозвался в комнате, по которой понемногу протягивались тени. Капли дождя на световом окне.

— Я всегда был… не такой, как другие, — сказал я. — Может, я всегда был с поворотом.

— Вот и оставайся таким.

Я снова поцеловал ее в лоб.

— Ладно.

— А мои родители живут в Анкаре, — сказала Дерия. — И у меня две сестры, брат, и все меня любят.

— Как же иначе?

— Но они волнуются. Не обо мне, а о том, какая здесь жизнь, здесь — за тридевять земель от дома…

Я зажег лампу над кроватью, и в падавшем на нее ярком свете Дерия поднялась, как львица.

— Это место, — сказала она, озираясь. — Твой друг…

— Он уехал на несколько недель.

— Выходит, это безопасный дом.

«Совпадение! Просто английская фигура речи! Не какой-то там шпионский жаргон!»

— Здесь мы можем чувствовать себя в безопасности, — ответил я. — Это…

— Наше место.

Она поцеловала меня. Поцелуй затянулся, она все шире открывала рот, чтобы усилить наслаждение, ее нога легко коснулась моих чресел. Я протянул руку вниз и, направляя ее бедра, попытался снова усадить сверху.

— Нет.

Ее шепот стал хриплым, соски отвердели.

Да, и мы повторили фокус с презервативом.

— Возьми меня сверху! — сказала она.

И я повиновался. Перенеся вес своего тела на упершуюся в матрас левую руку, правой я ласкал ее груди, целуя ее, шепча ее имя. Она обхватила меня широко раздвинутыми ногами, сомкнув их, пока я толчками, все глубже входил в нее.

Наш обман продлился пять дней.

Пять дней. Она давала уроки, я стучал молотком, мы обменивались рукопожатием в холле. Смеялись. Фото наблюдателя Особого отдела малайзийской полиции запечатлело меня стоящим на углу, в одиночестве, но не в силах сдержать усмешки.

Дерия заставляла меня не прерывать тренировок на школьной крыше: «Ты не должен забывать, кто ты». Насилие было ей отвратительно, и все же она вынудила меня показать ей приемы «янг» школы тай-ши, которые я предположительно приехал изучать в Малайзию, продемонстрировать основы кун-фу, разницу между японским каратэ и корейским тхе-квон-до. Я научил ее, как можно ответить на удар плохого парня, сломав ему руку, как оплеуха открытой ладонью без малейшего мышечного напряжения может привести к сотрясению мозга, как, сделав подножку, можно швырнуть нападающего на землю.

Одна подножка, один неверный шаг — и ты повержен.

На крыше Джулия и сфотографировала Дерию с развевающимися в плотном воздухе волосами.

Одну ночь мы провели в квартире, которую она делила с Шабаной и Джулией. Романтическая новизна, равно как и сознание — здесь так тихо! — улетучилась задолго до рассвета.

Одну — в моей квартирке, откуда я ежедневно ездил на автобусе, официально, чтобы «проверять почту своего хозяина», а на самом деле — чтобы приостановить настойчивые электронные послания из Лэнгли, требовавшие наглядного прогресса.

Остальные три ночи мы провели поближе к работе. В безопасном доме. Единственным желанием было оказаться здесь, наедине друг с другом, говорить без конца и любить друг друга в постели под световым окном. Ночи, замешенные на корице и меде.

На шестой день, когда я работал под навесом на крыше, зазвонил мой сотовый.

— Вэй! Ван хсень шен яо хун юй чи сэ ма? — произнес чей-то голос по-китайски.

— Простите, — ответил я. — Вы ошиблись номером.

И, нажав на кнопку, выключил мобильник. То, что какой-нибудь досужий человек, любящий совать нос не в свои дела, мог подслушать наш разговор, было не важно. «Ван» было место, а не имя, и ему была нужна вовсе не краска. Слово «хун» означало цвет: красный.

Я бросил работу и бегом спустился вниз, где Дерия с Джулией составляли черновик просьбы о гранте.

— Мне надо идти, — сказал я им. — Может, сегодня больше не вернусь.

Дерия поспешила за мной и нагнала у входной двери.

— Сегодня вечером приходи на наше место, — сказал я. — Код ты знаешь. И жди меня.

— Все в порядке?

Я пожал ей руку.

Через два квартала я увидел байкера, который хотел содрать круглую сумму с какого-то психованного американского туриста, которому кровь из носу надо было попасть в огромный, выстроенный в стиле ар-деко Центральный рынок недалеко от Чайна-тауна, вероятно, чтобы встретиться там с какой-нибудь высокой американкой. Я приклеился за разухабистым байкером, мчавшимся вопреки всем правилам дорожного движения, понимая, что еду навстречу кошмару.

Та ночь была целиком темно-синей, облака скрывали звезды. Туман плавал над лужами на дороге и тротуарах. Я стоял в тени на другой стороне улицы, напротив мастерской по ремонту телевизоров. В безопасном доме горели огни. Одна лампочка светилась на первом этаже, две — наверху, за задернутыми шторами. Там поджидала меня вся моя жизнь.

Почему я не сбежал? Почему решил перейти улицу?

Тяжелая дверь щелкнула замком за моей спиной.

Как ребенок, играющий в прятки, Дерия высунулась посмотреть, кто ждет ее внизу расшатанной лестницы. Увидев меня, она поспешила навстречу; синяя рубашка выбилась из черных, сидевших в обтяжку брюк; она была босиком.

— Я так волновалась за тебя! — сказала она и поцеловала меня.

Потом повела наверх, в нашу голубятню.

— Только когда ты ушел, я поняла, что ты оставил все свои вещи, — сказала она. — Сумку, ветровку и… прости, я знаю, что не должна была, но…

Она жестом указала на груду моих пожиток, лежавших на кровати.

— Перед тем как отнести все это сюда, я сунула куртку в сумку, а когда пришла, достала ее, чтобы повесить, и тут из нее выпало вот это.

Дерия протянула мне клочок бумаги, который я сохранил. Большая часть нацарапанных на нем строчек была вычеркнута. Уцелевшие мы оба знали наизусть.

ПУЛЬС

При солнечном свете и свете звезд

с каждым вздохом

я думаю лишь о тебе.

— Как красиво! — прошептала Дерия, но тут же залилась краской и постаралась перейти на деловую скороговорку: — Надо купить тебе записную книжку, очень удобно для работы, ее можно носить…

— Я больше не пишу стихов.

— Знаю, это ведь хокку, правда? Оно такое…

Я закрыл ей ладонью рот, и сначала в ее синих глазах не было и тени страха. «Тсс!»

Она поцеловала мою ладонь, и я ощутил влагу ее губ. И все же я не давал ей вымолвить ни слова. Пристально всматриваясь в ее синие глаза, я постарался навсегда запомнить, как они глядят на меня, как глядели прежде.

— Нам никогда не будет дано выбирать сроки, — сказал я. — Нам дано лишь выбирать — поступить так или иначе.